Московского художника Владислава Ефимова отличает особенно серьезное отношение к своему творчеству и искусству в целом. Он настаивает на важной воспитательной цели художественного творчества, хотя и говорит, что куда важнее для contemporary art быть (или казаться) доступным. Именно эта серьезность и позволила получить Ефимову премию «Инновация». Кажется неслучайным, что его ностальгически красивый проект «Для радио» получил на «Инновации» главный приз.

— Владислав, почему ты считаешь, что современное искусство должно быть серьезным?
— Немного не так. Оно должно быть мудрым и использовать какие-то уловки, чтобы уметь облечь сложное в одежды доступного. Будда сказал, что у учения должно быть два крыла, мудрость и хитрость, так как, имея только мудрость, ты не сможешь донести смысл до зрителя.

— А как же современный контекст? Люди отвыкают серьезно мыслить…
— Только развлекая и только занудствуя, ты ничего не добьешься. Серьезность в том, чтобы нести ответственность служения людям. Серьезность искусства и есть его ответственность.

— Ты можешь привести пример серьезного искусства?
— Ира Корина. Юрий Альберт. Вадим Фишкин. Я не очень понимаю многих работ Юрия Лейдермана, но он для меня является примером серьезного отношения к своему делу. Что-то одни евреи получаются.

— А может быть, это не случайно?
— Скажем, в творчестве Альберта мне важно осознание своего ограниченного таланта и художественного высказывания. В этом и есть контроль за процессом. Если мы не можем делать сложные вещи, то мы должны осознать меру своих способностей и заняться малыми вещами. От этого они не станут менее ценным искусством. Не станут менее художественными.

Оглядываясь на опыт своей художественной деятельности, я понимаю, что мне важно заниматься базовыми ценностями.

— Разве не все художники занимаются этим?
— Все художники (в том числе и я) склонны к каким-то построениям. Но в русской ситуации выбитой почвы мы потеряли направление традиции, поэтому для того, чтобы построить здание, нужно заняться фундаментом. Меня интересует не коммуникация, но коммутация. Я — русский художник с русским плавающим сознанием.

— Что это значит?
— Смотрение в небо. А для того чтобы иметь возможность задирать голову, нужно иметь почву под ногами. Середины нет, есть только небо и почва. Я хватаюсь за простые вещи, имея в виду серьезный смысл.

— Как теория малых дел соотносится с невозможностью больших смыслов?
— Сила современного художника в его слабости. Он не способен ни толком рассказывать, ни толком показывать. Получается, что для меня это русло, в котором течет собственно жизнь. С одной стороны, это обычная жизнь, но только до тех пор, пока мы об этом не задумываемся. Искусство — это осознанность, поэтому важно снова вернуться в жизнь уже на каком-то новом этапе ее осмысления.

— Приведи примеры такого типа осмысленности в своем искусстве.
— Мой новый проект «Где вещи» основан на том, что я хочу построить модель мира, пользуясь простыми, бытовыми предметами.

Простые вещи — это предметы, лишенные внутренней сложности. Как кусок мыла, например. Их можно рассматривать как неделимые частицы, монады, из которых мы можем построить более сложные структуры. Например, молекулу Вселенной. Это видеофильм и скульптуры. В видео будет использоваться «биение жизни»: когда ты не очень внимательный наблюдатель, то всё начинает волшебно соединяться и мерцать. Там будут отделы «простых вещей», «воскресших вещей», «пылающих вещей»…

— Что важнее в серьезном искусстве — смысл или пластическая убедительность?
— Для меня важнее смысл, но смысл, соединенный со скромной пластической убедительностью. Я положил себе за правило не делать формы, которые могут привести к гипнотизированию зрителя. Мне не хочется больших объемов. Важно осознавать скромность своего высказывания.

— А такое высказывание способно конкурировать с медиа и шоу-бизнесом, для того чтобы быть замеченным?
— Не способно. Художники, которые пытаются конкурировать с шоу-бизнесом (я заметил это по выступлению Олега Кулика в телевизоре), начинают говорить этим же простым, менее осмысленным языком, потому что автоматически хотят стать понятными.

— Но разве художник не должен быть понятным? Разве язык медиа не достоин того, чтобы искусство им воспользовалось?
— В редких случаях, когда иной канал общения невозможен. Примером тут может служить моя совместная с Аристархом Чернышевым инсталляция — проект памятника Терминатору в австрийском Граце.

Я не смотрел «Терминатора» и ничего об этом не знаю, но я знаю, что все это знают. Там мы использовали язык поп-культуры в качестве коммуникационной трубы. Используя оболочку Терминатора, мы можем говорить о насилии, о богоподобии, о соотношении добра и зла, многих других важных моментах. С этим примером мы возвращаемся к началу беседы, где говорили о мудрости и уловках, о доступной оболочке мудрости. Мы используем язык поп-культуры, не конкурируя с ней, нам важно отдать его людям в виде более весомого высказывания, закамуфлированного под конфетку.

— У искусства и шоу-бизнеса разные задачи. Конкурировать они не могут. Тем не менее они сосуществуют как бы в одной плоскости современного сознания, и борьба за зрителя — в конечном счете это вопрос выживания современных художников. А если при этом они будут еще и серьезными, то не растеряют ли они тогда остатки своей зрительской армии?
— Это иллюзия. Мирное сосуществование поп-культуры и искусства в одном сознании невозможно. Еще Аристотель говорил, что, чтобы сравнивать вещи, они должны иметь общность и быть похожими.

— А функция развлечения? А отвлечение от невзгод жизни и утешение, которое искусство взяло на себя от церкви?
— Искусство, которым мы занимаемся, растет от науки и всегда находилось в тени научного знания, научной системы мира. Хотя было и символическое искусство, находящееся в тени теологии.

— Но если есть наука и если есть теология, то зачем нужно еще и искусство? Какую функцию оно выполняет?
— А искусство, в отличие от науки, распавшейся на многие специализации, сохранило свою универсальность. Это инструмент познания, имеющий более мягкую форму и не проникающий глубоко. Он не может глубоко проникнуть, но зато к нему может многое прилипнуть. Универсальность, между прочим, оказывается проявлением гуманизма, ибо, к примеру, ядерная физика как инструмент не может быть гуманистичной.

Беседовал Дмитрий Бавильский