Важнейшие наблюдения над положением улыбки в нашей стране были сделаны в статье «Улыбка в русском коммуникативном поведении», которую известный воронежский лингвист Иосиф Стернин опубликовал в 2000 году. Материал вынужденно обрывался на 1990-х годах — временем, когда все свинцовые мерзости русской жизни поверхностно объяснялись неизжитыми советскими комплексами. В статье же были расставлены более адекватные и менее утешительные акценты. Выходило, что в России улыбка никогда не была в чести, приравнивалась к «смеху без причины» (сиречь «признак дурачины») и береглась только для близких знакомых, и то по большим праздникам. Добавлю уже от себя: улыбка — акт интимный, а потому балансирующий на грани неприличия. Улыбаться «из вежливости» значит «неискренне», то есть «без любви». А без любви нельзя. Разврат.

Вот едет себе в метро мужчина и встречается взглядом с женщиной, сидящей напротив. Допустим, он улыбается. В Берлине или Копенгагене женщина незначительно улыбается в ответ. Вопрос исчерпан. В Москве или Петербурге женщина поспешно отводит взгляд. Правда, мужчина может ей понравиться, и тогда она посмотрит на него ещё раз. Но это уже не социальная формула, это начало интриги. Улыбка может появиться, но адресована она уже лично ему, такому, ах, симпатичному мужчине. Другой пример. «Здравствуйте!» — Удивлённый взгляд, молчание. — «Пожалуйста. Спасибо. До свидания» — Особо недоуменное молчание. Это диалог покупателя, трагически оторвавшегося от родной почвы и усвоившего чуждые манеры, с кассиршей российского супермаркета. О том, чтобы эта сцена сопровождалась обменом улыбками, не может быть и речи. Однако всё чудесно преображается, если продавщица и покупатель знакомы. Или просто видели друг друга и теперь узнали. Это уже личные отношения, тут улыбка вполне уместна.

Не улыбаться в России — не значит быть невежливым, плохо воспитанным человеком. Не улыбаться — значит находиться в отчуждённой (в первую очередь служебной) обстановке, ситуации общения по необходимости, а не по зову души. В советские годы с этой глубоко своеобразной моделью поведения удачно корреспондировала концепция всепроникающей серьёзности работы, службы как таковой. Люди работают, не мешайте, нечего тут стоять и смеяться. В школе улыбаться нельзя — можно прослыть хулиганом или дебилом. На улице улыбнёшься — оглядываются: поди, не все дома. Фото на паспорт должно быть предельно зверским, таким, чтобы пограничники не сомневались: свой человек, не подведёт! Потом времена смягчились, а лицо рядового россиянина так и не разжалось. Потому что хмурый советский быт играл служебную роль. Разве что чуть резче обозначил дуализм русского характера. Свой — чужой. Хороший — плохой. Искренний — лукавый. А лукавый что? Улыбается!

Помню, как один мой приятель, ныне доктор философии Университета Беркли, после пяти лет американских стипендий получивший приглашение на преподавательскую позицию в Британию, замечательно прокомментировал моё глупое поведение в ночном магазине на проспекте Стачек в городе Санкт-Петербурге. Дело было ещё до его отъезда, где-то на рубеже тысячелетий. Мы зашли пополнить запас горючего, и я, стараясь не очень пьяно улыбаться, произнёс буквально следующее: «Не будете ли Вы так любезны продать нам бутылку водки «Охта» и с полдюжины пива? Желательно «Петровского». Продавщица, надо отдать ей должное, вычленила информационную составляющую и, усмехнувшись, загремела бутылками. Пьяному можно. Мой невольный сигнал был принят и одобрен. Когда мы уже вышли на улицу, ликующий приятель сказал: «Будьте любезны, б…! Х… ты вы…нулся-то?» Конечно, то была интеллигентская ирония, пародирование возможной реакции. Надо отметить, что приятель тоже всё время улыбался и посмеивался. Не иначе готовился к отъезду. Но «чужое» от «своего» отделил безошибочно.

Принятые в России правила коммуникации с трудом усваиваются иностранцами. Они всё время жалуются на то, что русские смотрят мимо, отвечают односложно и не замечают посланной улыбки. В то же самое время противоположная сторона тихо раздражается в ответ на такую нечуткость и даже где-то агрессивность. Приехали со своими привычками, к ним со всей душой, с тем самым знаменитым русским гостеприимством, когда ничего не включено в заоблачную стоимость проживания, а они — не понимают. Дегустация водки с ручным медведем в избе со стеклопакетами, экскурсия в Грановитую палату на жутком английском, свирепо-бессловесные люди в форме, охраняющие вход в учреждения культуры. Несколько дней такого тренинга, и самые понятливые втягивают голову в плечи, их взгляд напрягается. Они больше не скалятся как дураки и не шуршат картой, стоя как вкопанные посреди тротуара. Тихо отойдут в сторонку, как культурные люди, чтоб их и не видно было.

Современная Россия пребывает в состоянии коммуникативной неопределённости. С одной стороны, есть «культурные особенности». С другой — рост мобильности неизбежно приводит к росту соотнесённости индивидов друг с другом. А значит, к большему распространению социальных формул, в том числе — вежливой улыбки. Повсеместно прививаются заимствованные деловые практики. Адаптируются поведенческие лекала менеджеров, продавцов-консультантов, агентов, промоутеров — всех, кто работает с людьми. Улыбки разной степени беспощадности прижились и в телевизоре, который был, есть и ещё, вероятно, долго будет основным примером для подражания. Именно с его помощью население приобщается к непривычным культурным моделям. Формат большинства сериалов и развлекательных передач — заимствованный. Там надо улыбаться. И пусть ведущие программы «Время» всё так же суровы и бескомпромиссны. Это, скорее, уступка пенсионерам как основной целевой аудитории. Российское телевидение, видимо, ужасно (а какое прекрасно?), но как школа социализации оно работает хорошо. Примерно так, как в 1920-е годы такой школой для советских людей был кинематограф.

Бывают и наглядные примеры ускоренной коррекции. Недавно летим с женой в Прагу «Аэрофлотом». В экипаже — стюардесса не первой молодости, вполне возможно, начинавшая ещё при советской системе. Сразу понимаем, что в ней что-то не так. Через какое-то время осеняет: она разговаривает и улыбается. Непринуждённо, расслабленно, не слишком широко и потому совсем не анекдотично. Нормально улыбается. По-человечески. Стало быть, выдрессировали? Или происходит что-то более важное?