Это сладкое слово «консенсус»! Единомыслие неуклюже насаждается, не поспоришь. Однако так называемые интеллектуалы все равно собачатся по любому поводу, будь то военные действия в Осетии — Грузии или новая книга Пелевина. Здешний интеллектуал широк, независим, консенсус поэтому невозможен.
Но, кажется, невозможное случилось: мыслящая общественность единодушно одобрила фильм Бакура Бакурадзе «Шультес». Главные призы сочинского «Кинотавра» и киевской «Молодости». Редакторы Первого канала никак не могли отыскать для передачи «Закрытый показ», в рамках которой картину скоро предъявят, сколько-нибудь авторитетных ее противников. Даже герцогиня гламура Ксения Собчак сочла долгом высказаться в том роде, что «Шультес» вне конкуренции.
Ксения Собчак права: новый опус от продюсера Сергея Сельянова — лидер нашего сезона, на голову (на две?) выше остальных. Смотреть его комфортно, послевкусие долгое, а счастья все равно нет. Почему?
Помню Бакура Бакурадзе по ВГИКу начала 90-х. «Шультес» — насколько я понимаю, его первая полнометражная картина — выдает тонкую, чувствительную авторскую натуру.
Где, однако, пропадала эта натура до 2008 года, чем пробавлялась, на каких галерах томилась? Почему наше новое кино снимали те или иные проходимцы (сотни проходимцев, тысячи!), а не этот, чувствительно-наблюдательный?
Рынок, короче, не работает.
Потеряно одно, а скорее, два поколения. Позвонил вгиковский приятель, режиссер по образованию, вынужденный зарабатывать всего-навсего монтажом. Тоже, выходит, потеет на галерах у проходимцев.
Объясняю: Бакурадзе сделал достойное кино; найди, посмотри. Монтажер удивленно и не без гордости: «Бакур? Да я его два раза бил. Прямо в общаге». Тоже ведь логика.
Кулаки, как и рынок, ничего не решают. Может, и бил, что, впрочем, не доказано, но ты-то по-прежнему раб, а он с некоторых пор художник, хозяин положения.
Рынок, кулаки — мимо.
В чем тогда сила и почему грустно, несмотря на послевкусие и талант?
Сила, например, в звуке. Будьте уверены, в рядовом телике «Шультес» потеряет почти всё. Нужен не столько большой экран, сколько низкие, очень низкие частоты.
С изображением Бакурадзе работает избирательно, зато звуковая дорожка будто бы вмещает нефасованный гул бытия. Звук — это якорь. История достаточно прихотливая (от «прихоть») и, если задуматься, высосанная из пальца. Но гул, низкочастотный гул, сообщает ей полную достоверность.
Задумайтесь, кстати, почему советская власть с маниакальным упорством обрезала нижние и даже часть средних частот в эстрадных записях 70-х — начала 80-х годов?
Заботилась о наших ушах, «культивировала эстетику»?
Да нет, скрывала нечто важное: гул бытия.
Тут не эстетика — метафизика.
Восторг номер два. В западной социологии есть такой термин: знаток улицы. Кто это?
«Люди являются «знатоками улицы», если владеют таким навыком, как умение сторониться, для того чтобы справиться с осознаваемой ими незащищенностью от насилия и преступности. Например, те из белых, кто не относится к знатокам улицы, не видят различия между чернокожими (например, между молодыми людьми из среднего класса и бандитами). Они также могут не знать, как изменить скорость шагов, чтобы оказаться позади «подозрительной» личности, либо как обойти «зловещие кварталы» в разное время суток» (Э. Андерсон, 1990).
Герой отчетной картины по фамилии Шультес — номинально преступник, но по сути именно знаток улицы. Шультес метафорически обозначает массового человека, чье бренное тело томится в панельной коробке и слоняется по асфальтовым джунглям.
Шультес — знаток улицы с поправкой на российскую специфику, где Закон не доминирует, но потихонечку попирается почти всеми.
Шультес был спортсменом, бегуном, но попал в автокатастрофу. Теперь он ничего не помнит. Взамен активизировалась интуиция, и Шультес превратился в образцового «знатока»: из любого кармана и в любой ситуации умеет вытянуть бумажник или ключи от дорогой иномарки. Умеет не подать виду, умеет «изменить скорость шагов». Образцово-показательный зверек, вершина эволюционного развития.
Интуитивно работая с этой мифологемой, Бакурадзе добивается больших успехов, преуспевает. До тех пор пока мне удавалось убедить себя, что тут попадание в универсальную мыслеформу эпохи Больших Тупых Городов, испытывал нечеловеческий восторг, даже несмотря на вопиющую вторичность языка и приемчиков (братья Дарденн — из самых известных образцов для подражания).
Кстати, у нас принято смеяться над американской комикс-культурой. Не вдаваясь в подробности, замечу лишь, что «у них» социология и масскульт работают над осмыслением реальности рука об руку.
Термин знаток улицы до боли напоминает имя комикс-героя, типологически это одно и то же. Художники и ученые стратифицируют тамошнее общество совместно-синхронным образом. У нас же «грамотные» отдельно, мастера искусств отдельно. Результаты и у тех и у других, мягко говоря, неутешительные.
Реальности нет как нет. Отовсюду слышишь ничего не объясняющее «мы». Но мы — слишком разные, нельзя ли измельчить и разнообразить? Не умеют. Смеются над Человеком-пауком. Попросту не считают за человека.
По мере того как Бакурадзе влипал в бессодержательную (ибо не выстраданную, но заимствованную и вдобавок позавчерашнюю) категорию «отчуждение», я начал тревожиться. Стало ясно, что никакого стратегического плана у автора нет, а есть насмотренность вкупе с умением убедительно калькировать. Стало ясно: убедительно кончить не получится.
Ровно тем же, кстати, страдает позапрошлогодний шедевр Бориса Хлебникова «Свободное плавание». Там тоже сразу видно, что режиссер не проходимец и что у него выдающееся кинематографическое дарование вкупе с пресловутой тонкостью натуры, однако вся-вся фактура заимствована у Аки Джармушевича Каурисмяки. Путь пройден не самостоятельно, и, значит, реального пункта назначения нет. Действительно, финал «Свободного плавания» фальшив, если не омерзителен.
«Шультес» тоже кончается плохо, саморазоблачительно. Бакур Бакурадзе совершает немотивированный и, мягко говоря, безвкусный прыжок с территории высокого реализма на территорию романтизма, которая сама по себе неплоха, но это совсем другая территория, другая!
Шультес не помнит свою аварию, зато предвидит свое будущее: три сильных мужика в темном переулке, нож в его руке, жестокие удары по голове с их стороны.
Конечно, это полная капитуляция автора, фиаско. Искусственно приклеенная «мистическая» развязка. Ход в стиле Стивена Кинга, однако блистательный Кинг работает и с другой географией, и с другой средой, и с другими социальными типами.
Нож в контексте картины и вовсе цыганщина.
«Шультес» ставит неутешительный диагноз всем своим восторженным поклонникам (включая некоего ненавистного пораженца внутри меня самого).
Невменяемый, индифферентный к морали мужичок без прошлого, который предвидит в будущем одни неприятности и покорно перед ними склоняется, — это идеальное описание героя нашего времени, переходного времени без идеалов, без иллюзий и со всеобщей уверенностью в неизбежности плохого конца. «Шультес» — гимн постсоветскому мазохизму.
С текущим кризисом картине повезло: наварит много лишних очков.
Совершенно не так, по сути не так, выполнены те культурные образцы, на которые ориентируется Бакурадзе. Допустим, фланирующий по городу мелкий воришка из картины братьев Дарденн L’Enfant (вариант «Дитя» неприемлем, ибо переводит стрелки с 20-летнего оболтуса на его новорожденного сына) проделывает путь в тупом физиологическом смысле.
Дарденны акцентируют его вечное, его неуемное движение по городским улицам. Подобно бессмысленному Сизифу, он толкает перед собой то детскую коляску, то скутер, а то перемещается в автобусе. Физическое движение постепенно возгоняется до метафизического.
Инфант движется от одного поражения, от одного урока к другому, и основной интерес внимательного зрителя состоит как в том, чтобы ощутить себя в шкуре недоумка, чего Дарденны добиваются, «нагло» вторгаясь со своей ручной камерой в приватную зону героя, так и в том, чтобы вместе с недоумком дождаться качественного скачка — взросления.
Достаточно сравнить названия: там — обобщающее, настаивающее на универсальности сюжета, тут — локализующее и дистанцирующее. L’Enfant беспощаден к зрителю, «Шультес» перед ним заискивает: посмотри, забавная зверушка, не ты!
В глубине души грамотный зритель, а другие досмотрят вряд ли, довольно соглашается: «Не я!» — и с воодушевлением выносит приговор: «Но все проблемы из-за таких вот уродов».
Универсальная постсоветская формула: безответственно перевести стрелки, немотивированно поменять жанр. В последнее время Америка перестала здесь нравиться. Разбираться по существу? Разбираться с самими собой? Культивировать рациональное? Увольте.
И вот уже тиражируется следующая версия: «Прорицательница Ванга предсказала, что Америка кончится при первом же черном президенте!»
Я понимаю, что наши политологи с чиновниками непосредственно такое не заказывали. Я догадываюсь, что Ванга, которая скорее многое видела и знала, чем наоборот, выразилась по-другому или была грубо переиначена. Важен заказ коллективного бессознательного.
Хочется смерти удачливого ближнего (в эпоху глобализации даже Америка рядышком). Хочется, чтобы объявленное ошибкой недавнее прошлое провалилось в Тартар. Хочется слободы и цыганщины.
Хочется иррациональности и, может быть, волшебства.
Будет правильно отметить кинокартину «Шультес» Государственной премией. Талантливый грузинский режиссер и лучший русский продюсер в высокохудожественной форме предъявили небогатые национальные идеи текущего момента.
