…Не знаю, что в итоге могло бы получиться у Сергея Бодрова, трудно судить, но у его друга Алексея Балабанова получилось нечто такое, что я бы лично слабонервным не рекомендовала.

Хватит с них «Груза 200», эхо которого до сих пор отзывается на наших необъятных просторах: мол, как посмел, сатанист эдакий, так оболгать все чистое и светлое, чем мы жили еще недавно.

(В скобках замечу, что под «чистым» и «светлым» хулители одного из самых талантливых российских режиссеров разумеют почему-то конец эпохи застоя.)

Ностальгируют, стало быть…

Интересно, что скажут эти хулители теперь, когда Балабанов «оболгал» начало конца, то бишь революцию 17 года, чьи раскаты доходят и до местечка, где практикует юный врач?

Смешав в одном бокале коктейль из двух произведений Булгакова, Балабанов покажет нам все тяготы жизни провинциального лекаря. Который мастерски — справившись по-быстрому со шпаргалкой — делает чудовищные операции.

То раздробленную ногу отрежет, то вытащит полузадохшегося ребеночка из чрева умирающей матери, то рассечет горло уже синеющей девочке. При этом сам эскулап все время находится под кайфом: не уколовшись с утра морфием, он не может ни жить, ни работать, ни даже говорить.

…Чуть отвлекшись непосредственно от фильма, можно сказать, что тема наркотического опьянения, бреда, наваждения — боюсь, вечная тема для России.

«Морфий» появился удивительно вовремя, когда всех нас разом сняли с нефтяной иглы. Балабанов же демонстрирует, как нас на нее посадили.

Тогда, правда, вместо мифологии нефти зарождалась иная — мифология разрушения, убийства «во имя», тотального хаоса ради непонятного «светлого будущего».

Какое оно там светлое, Балабанов уже показал и в «Грузе», и в «Про уродов и людей» — бесы, о которых предупреждал еще сам знаете кто, наконец воцарились повсеместно.

В «Морфии» же они только-только начинают показывать свои клыки: поначалу из-за угла, осторожно, в порядке, так сказать, обсуждения: когда, например, один уездный врач за столом в приличной компании без стеснения заявляет, что он-де член РСДРП.

Затем — все больше и больше: вот уже и усадьба добрейшего помещика сожжена дотла вместе с ним самим и его дочерью, а городок Углич захвачен убийцами с красным околышем на шапках…

А вот — и врач Поляков видит это из окна — кто-то стаскивает человека с повозки и начинает бить ногами, вдесятером — одного…

Начинается благословенная революция, о которой так мечтал поэт Блок. Только вместо белого венчика из роз — убийства, расстрелы без суда и следствия, уголовный беспредел и прочие удовольствия.

Вот это медленное наркотическое, иначе не скажешь, погружение России во тьму египетскую Балабанов продемонстрировал с непреходящим мастерством.

С тем самым, с каким препарировал нашу советскую действительность еще в «Грузе 200», так возмутившем иных наших лирически настроенных сограждан. Которых, боюсь, смутил не столько знаменитый балабановский «радикализм» и беспощадность, но балабановский подтекст.

Подтекст же страшноватый, не спорю: мы никогда, как будто говорит он, не расстанемся со своим прошлым, не смеясь, не вздыхая, не плача.

Никогда.

Груз всегда будет с нами — отныне и присно и во веки веков.

Еще бы. Недаром рейтинг товарища Сталина продолжает набирать обороты: вот-вот отец всех народов будет объявлен «лучшим человеком России» или что-то в этом духе.

Второй канал вовсю старается, до такой степени, что даже лояльный к властям и их игрищам «Первый» не выдержал и показал «Привет от Кобы», документалку о молодом Сталине. Налетчике, гопстопнике, главаре банды, двойном агенте и прочая, прочая.

Имеющие уши да услышат. Однако — не слышат, талдычат что-то свое — начиная от «великой эпохи» и кончая уж совсем циническим «лес рубят — щепки летят».

При этом совершенно непонятно, на кой обывателю-то, только-только осевшему в собственной уютной квартирке, все эти великие переломы, великие эпохи, большие скачки и т.д.?

Да ни на кой.

Рассуждать о них можно апостериори, когда это уже случилось, и случилось с другими, а не с тобой. Наподобие европейских леваков, вроде того же Сартра, что одобрял Полпота, развалившись в своих креслах в безопасном Париже.

Предложи сейчас сталинисту — скажем, г-ну Газманову, спевшему недавно что-то наподобие гимна СССР в стиле рэпа, — расстаться со своей нехилой дачей во славу революции, что он на это скажет? Да, г-н Газманов, зажирели, пора вас таки уплотнить.

Хорошо славить СССР, красных дьяволят, Троцкого, сидя на кухне. Ну а в лагере вас уже не спросят, не станут осведомляться о ваших взглядах…

Так-то вот.

На такие размышления навел меня этот фильм, сам похожий на наркотическое видение. Видение больной России, что даже не тщится сбросить с себя этот сладкий обман.

Как не тщится молодой доктор, погибающий в страшной глуши, среди неравных себе, избавиться от наркотической зависимости.

В реальности Михаил Афанасьевич Булгаков от морфия все же избавился. Чтобы, как вы знаете, погибнуть — правда, много позже — от некроза почек. На самом же деле — от произвола властей, наблюдавших за писателем со стороны: как он мучается от натурального голода, безработицы, тяжелейшей депрессии.

Не спас, как известно, и «Батум», сервильная пьеса о молодом Сталине, написанная от отчаяния. Хотя…

В какой-то мере и «Мастер» был незримым диалогом с кремлевским Дракулой. Но это уже тема другой статьи…

…Единственное, о чем — быть может, невольно — предупреждает Балабанов: вам ничто не поможет, никакие договоренности с дьяволом.

Не спасетесь, кем бы вы ни были.

Не надейтесь.