Дискуссия вокруг публикации собрания сочинений Сэлинджера в переводе Макса Немцова кипит в ЖЖ и постепенно набирает обороты в СМИ.

Вышла наконец большая книга интервью, взятых Еленой Калашниковой у нескольких десятков переводчиков прозы и поэзии.

Стартует юбилейная, 10-я ярмарка non/fiction, смотр интеллектуальной литературы с традиционно присущим ей подавляющим преобладанием переводных книг над оригинальными: ведь с интеллектом у нас по-прежнему дело обстоит как-то кое-как.

Это подтверждается, в частности, как самим характером дискуссии по Сэлинджеру, оборачивающейся коллективным сеансом черной магии с последующим разоблачением Риты Райт, так и аргументами сторон, проникнутыми незавидной девственностью в вопросах теории, истории и современной практики перевода (а также книгоиздания).

Не вносят ясности и взятые Калашниковой интервью: и здесь царит сумбур вместо музыки. А главное, уж больно разношерстная подобралась публика: «четырехзвездные» генералы, закончившие Вест-Пойнт, бок о бок с выпускниками полицейской академии (которая, как известно, является академией исключительно по названию), «национальные гвардейцы», а то и вовсе городские партизаны далеко не очевидной вменяемости…

Уместно отметить, что и сама гильдия, в которой состоит большинство проинтервьюированных, носит несколько анекдотическое название «Мастера литературного перевода» — и уже в этом названии присутствует не только этическая, но и стилистическая ошибка. Назвать себя мастером — все равно что сказать «я кушаю» (вместо «я ем»). Да и никакого «литературного перевода» не существует, имеется только перевод художественный.

Упреки, предъявляемые переводу повести «Над пропастью во ржи», смехотворны и в синхронном плане, и, конечно же, в диахронном.

Участники дискуссии словно бы не знают (а вернее, разумеется, и на самом деле не знают) того, что Рита Райт — хулиганка, похабница, матерщинница — была в литературной среде советского времени диссиденткой именно в силу дерзости своих творческих решений и, даже добившись бешеной популярности у читателя, слыла в переводческом стаде паршивой овцой.

После того как еще в 1930-е Иван Кашкин идейно и практически разгромил Евгения Ланна, тон в художественном переводе с английского на протяжении десятилетий задавали «кашкинки» (или, как их называли уже в мое время, «кашкинские старухи») — Волжина, Дарузес, Калашникова, Лорие, Топер, Холмская.

Все они были блестящими переводчицами классического, как тогда считалось, направления — и все единым фронтом выступали против одиночки Райт — фиглярши, клоунессы, и как они ее еще только не называли.

Но когда лет 40—50 назад на смену Диккенсу с Драйзером пришли Сэлинджер с Воннегутом (имена здесь, понятно, условные), выяснилось, что переводить такое «кашкинские старухи» просто-напросто не могут (в том числе и по возрасту).

А их сверстница Райт может, да еще как! Тут-то и пробил ее звездный час, не закончившийся — со всеми подразумеваемыми оговорками — и поныне.

Не закончившийся и когда участники нынешней дискуссии превращают ее — по недомыслию — в пусть и блестящую, но вполне себе «кашкинскую» переводчицу, а сегодняшней Ритой Райт спешат провозгласить (и в таком качестве защитить) Макса Немцова.

Анекдот, да и только.

Причем, прошу заметить, Рита Райт экспериментировала со стилем и, по сути дела, создавала молодежный сленг. Ведь вся страна говорила в конце 1960-х языком «Колыбели для кошки» и Холдена Колфилда — на новом, впервые открытом ею читателю литературном материале; переперевод был не про нее.

И поэтому ее переводы (не все, но лучшие из них) вошли в отечественную словесность и с годами обрели статус двойного литературного памятника.

А уж от памятника, извините, руки прочь!

И это, наверное, главный урок новому переводчику Сэлинджера на тот случай, если он когда-нибудь овладеет амуницией под стать собственным амбициям (что, правда, на мой взгляд, сомнительно): экспериментируй на новом материале, экспериментируй, если уж так припрет, на старом материале, но ни в коем случае не трогай памятника!

А если все-таки?

А если все-таки, то хотя бы не так!

Причем я имею в виду даже не качество перевода — в конце концов, качество наших трудов от нас не совсем зависит. Или, вернее, зависит не совсем от нас.

Сам Немцов сетует, что я разбранил его переводы, даже не прочитав, — и это действительно так.

Но с какой стати мне их читать?

Они что, выложены в Сети отдельными фрагментами на предварительное обсуждение экспертным сообществом? Они что, изданы «на правах рукописи» ограниченным тиражом (и за счет переводчика) и разосланы специалистам на независимую оценку? Они что, поступили ко мне как к издателю в качестве инициативной заявки от переводчика?

Нет, они изданы коммерческим тиражом, под коммерческим (и вводящим в заблуждение) названием «Собрание сочинений», они выпущены крупнейшим издательством, обладающим собственной сетью распространения, а значит, выложены на прилавок по всей стране.

Что ж тут читать?

Что ж тут обсуждать?

Тут, как говорится, поздняк метаться.

А меня вполне устраивает прежний Сэлинджер.

Тут нужно не обсуждать, а осуждать, и не сами переводы, а их публикацию, причем именно таким способом. Осуждать их публикацию как акт литературного вандализма! Как, по сути дела, покушение на убийство!

Причем, как постепенно выясняется в ходе дискуссии, покушение на убийство заказное. Поэтому по законам жанра надо перейти от исполнителя к заказчику.

Хотя, с оглядкой на то, что исполнитель несколько лет проработал в конторе заказчика на солидной должности, распределить между ними ответственность за покушение будет непросто.

Оказывается, в издательстве не сговорились с наследниками Риты Райт о цене и заказали поэтому новый перевод своему сотруднику (или бывшему сотруднику), который, впрочем, и сам был не против.

Или, формулируя то же самое максимально выигрышным для Немцова образом, руки у него чесались «убить» Риту Райт и бесплатно. А тут, кстати, ее и «заказали». Или сам себе «заказал»? Да какая разница!

Что же тут, прошу прощения, читать? Что же тут анализировать?

Только факт, подлинную причину и возможные последствия выхода собрания сочинений!

Есть во всей этой неприглядной истории еще один любопытный аспект. Не обременяя читателя юридической мутотенью о разнице между Женевской и Бернской конвенциями, отмечу только, что переводное издание может в наши дни оказаться лицензированным или пиратским, тогда как само пиратство (контрафакт) подразделяется на наказуемое и ненаказуемое.

То есть покупать права нужно всегда (если автор здравствует или умер менее полувека назад), но если не покупаешь, то в одних случаях это наказуемо (уголовная ответственность!), а в других — нет.

В случае с Сэлинджером пиратство ненаказуемо.

Отношение к нашей теме это имеет прямое. И дело тут не в сэкономленных на 90-летнем затворнике штуках баксов.

Потому что никто не мешает тебе переводить (или перепереводить) что угодно и печатать свой перевод ограниченным тиражом «на правах рукописи».

Но когда покупаются права на коммерческое издание хоть сколько-нибудь серьезного автора (а ведь Сэлинджер — живой классик), его литературный агент в обязательном порядке требует сведения о переводчике и образчик перевода (который затем передает на независимую экспертизу).

В случае переперевода — требует представить ему доказательства необходимости или хотя бы правомерности такового и сличает его затем с уже существующим. Ну и название, не соответствующее содержанию, компетентный агент, как правило, не пропускает.

То есть, не будь собрание сочинений в переводе Немцова пиратским, оно бы просто-напросто не увидело свет.

Лишний довод в пользу цивилизованного книгоиздания, не правда ли?