Центр политической философии провел 10 февраля круглый стол на тему «Россия после кризиса: вызовы и перспективы модернизации». С основным докладом выступил директор Центра изучения модернизации Европейского университета (Санкт-Петербург) Дмитрий Травин. Содокладчиками выступили Денис Драгунский, Виталий Куренной, Максим Трудолюбов и Владимир Преображенский.
Во второй части мероприятия развернулась дискуссия, в которой приняли участие члены экспертного совета Центра политической философии, а также известные экономисты, социологи, философы, политологи и журналисты.
Поднятые и обсуждаемые темы оказались столь же сложны и многообразны, как и сама модернизация. Вообще мероприятие не имело характера традиционных экспертных посиделок — многие вопросы были поставлены, но остались открытыми, другие вызвали жаркую дискуссию и столкновение противоположных позиций.
Этому во многом способствовал провокативный доклад Дмитрия Травина, в котором были увязаны три темы: трубные векторы экономической политики России (Западная Европа или Китай?), перспективы модернизации в Китае и гипотетические варианты развития событий для России в случае совпадения двух следующих факторов: переориентация трубного вектора на восток и развитие модернизации в Китае по европейскому сценарию. А европейский сценарий, как рассказал Дмитрий Травин, опираясь на свои изыскания в области истории европейской модернизации, предполагает несколько фаз, одна из которых — модернизационный мессианизм и стремление осчастливить своих политических соседей. Отчего России должно быть не очень уютно.
Денис Драгунский развил тему перспектив российской модернизации, переформулировав ее как дилемму «глобализация или суверенное государство». Нынешний кризис чреват серьезными рисками для глобальной модели мирового развития и даже откатом к периоду ранней модернизации, в который главную роль играет суверенное локальное государство. Китай выглядит в таком случае как соблазнительный образец. Но может статься, что этот образец — не более чем миф, поскольку мы довольно плохо представляем себе действительные проблемы этой самой населенной страны на планете. Для России же риск такого переориентирования вектора модернизации на восточный прототип может состоять как раз в утрате суверенности.
Виталий Куренной затронул более специальную философскую проблему самой теории модернизации, используемых ей концептуальных средств и тех возможностей и проблем, к которым ведет их использование практическим политиком. Было отмечено, что в своей бытующей в настоящее время разновидности теория модернизации игнорирует, например, принципиальную особенность модернизационного процесса — его способность порождать антимодернизационные эффекты. Использование упрощенных версий модернизации ведет также к завышенной оценке роли государства в модернизационном процессе и игнорированию социально-культурных, институциональных аспектов этого процесса. Было подчеркнуто, что роль государства в процессе модернизации состоит главным образом в инвестировании в инфраструктуру, создающую условия, возможности для модернизационного развития.
Максим Трудолюбов поделился своими впечатлениями от Давосского форума, констатируя царившую там общую растерянность относительно будущего, — все бывшие гуру предпочитали помалкивать. Что касается российской стороны, то было отмечено наличие определенных трудностей в коммуникации с международными партнерами, вызванных проблемой недоверия к декларируемым ценностям, включая приверженность ценностям модернизации. Намного лучше получается общаться на языке понятной экономической прагматики. Помимо проблемы ценностей, которая затем не раз поднималась в дискуссии, в выступлении был затронут вопрос о необходимости адекватной оценки нынешнего исторического положения России на шкале модернизации. Ссылаясь на европейские социологические исследования ценностных предпочтений, выступающий заметил, что Россия на этом фоне выглядит вполне типичной восточноевропейской страной, которая обнаруживает «повышенную любовь к деньгам и пониженную любовь к работе».
Владимир Преображенский сформулировал перспективы модернизации в терминах возможных социально-экономических моделей развития, перед которыми стоит мир после кризиса. Первый сценарий — циклическое восстановление экономики. Второй — «новая реальность». Если первый означает сравнительно понятное возвращение к докризисной ситуации, то со вторым возникает множество вопросов. Для рыночной системы озадачивающий характер этого сценария связан, в частности, с замедлением уровня потребления. Эти два сценария увязаны также с различием в стратегиях управления изменениями, реализованными, в частности, в различных стратегиях управления бизнесом. Восстановление цикла означает возврат к стабильности и тем моделям потребления и образу жизни, которые ориентированы на традиционную урбанизацию. Для сценария «новой реальности» стабильность — это, напротив, тупиковый вариант. Этот сценарий предполагает также откат от урбанистической модели развития — «надо подразобрать города». Его реализация, однако, требует как новых технологий управления, так и новым образом ставит вопрос о креативных кадрах, способных выступить в качестве субъекта этих изменений. Эта же дилемма может быть сформулирована и иным образом: или прислониться к сильной идеологии, или реализоваться самому. По поводу векторов «Восток — Запад» В. Преображенский заметил, что восточный дрейф — это не вопрос «Будет или нет?», а лишь вопрос «Когда?».
Развернувшаяся после этих выступлений дискуссия оказалась весьма живой и полемически заостренной. Не останавливаясь подробно, выберем несколько тезисов, показавшихся нам наиболее интересными.
Иосиф Дискин поставил под сомнение серьезность дилеммы выбора между Европой и Китаем и при этом весьма подробно прокомментировал разумный, на его взгляд, характер действий российского руководства во время последнего газового кризиса. Кроме того, обращаясь к проблеме Китая, он подчеркнул роль связки США и Китая, демонстрирующих, судя по высказываниям даже столь разных экспертов, как Г. Киссинджер и З. Бжезинский, тенденцию к формированию «дуополии». Более актуальными для России в нынешней ситуации являются процессы, протекающие в Средней Азии. В такой рамке, добавим, дилемма «западный или восточный вектор» для России теряет свой классический смысл и формирует новую политэкономическую реальность. Из ключевых внутренних вопросов была отмечена проблема работоспособных институтов как ключевая для современной России. В ходе своего выступления И. Дискин сформулировал также и такой сильный тезис, непосредственно связанный с проблемой институтов: мы долгие годы живем без этики.
Алексей Руткевич сосредоточился на ценностных аспектах модернизации — китайском конфуцианстве, ценностной платформе Русской православной церкви, которая, по его мнению, выбором нового патриарха демонстрирует тесное сближение с католическим христианством.
Владислав Иноземцев считает, напротив, что проблема ценностей не является ключевой для проблематики модернизации. К модернизации следует подходить более технократическим образом. А это означает, что надо ясно сформулировать реалистические цели модернизации и сосредоточиться на их достижении. Кризис, который выступающий охарактеризовал как стандартный, хотя и глубокий, дает нам возможность осуществить такого рода программу модернизации. К сожалению, время, отпущенное на реализацию этой возможности, стремительно сокращается. «Ориентация на Восток — это снижение планки» — так прокомментировал В. Иноземцев одну из сквозных тем дискуссии.
Из оригинальных реплик, прозвучавших в ходе насыщенной дискуссии, упомянем также Дмитрия Орешкина, скептически оценившего разговоры о модернизации, сильно напомнившие ему рассуждения о научно-технической революции в СССР. Модернизация возможна только точечным образом, а не фронтально для всего общества или какой-то территории. Именно таким образом мы пережили несколько модернизационных революций в последние годы — мобильную телефонизацию, распространение интернета, автомобилизацию. Но эти точечные модернизационные прорывы требуют свободы для предпринимательской инициативы, каковая в настоящее время серьезным образом задавлена.
Никита Масленников согласился с высокой важностью проблемы институтов в ракурсе глобализирующейся экономики. Он заметил, что глобализация — это прежде всего конкуренция институтов. Глобализация, с одной стороны, ведет к универсализации ряда практик, но при этом не происходит глобализации социально-культурных сред, в которых эти практики разворачиваются. И специфика этих социально-культурных сред — их «самобытность» или «самость» — оказывается в настоящее время весьма востребованной, превращаясь в фактор конкурентоспособности. На этой способности конкретной социально-культурной среды воспринять и эффективно использовать определенные практики был основан, в частности, феномен развития восточных экономик.
Максим Блант оригинально переформулировал проблему западного или восточного вектора: нестабильности можно ожидать скорее на Западе, где грядут перемены. Китай же, напротив, стабилен и предсказуем, оставаясь обществом, ориентированным на потребление.
Мы не осветили все выступления участников и тем более логику развернувшейся дискуссии (стенограмма будет опубликована на сайте Центра политической философии [www.politphilosophy.ru], а все материалы — во втором номере журнала «Гуманитарный контекст»). Резюмируя, можно, однако, отметить, что модернизация — сложный и многоуровневый процесс, при этом на каждом из этих уровней обнаруживаются конкретные перспективы и возможные сценарии. Среди этих уровней, в частности, цивилизационно-геополитический (Восток — Запад), социально-экономический («восстановление» или «новая реальность»), миросистемный (глобализация или суверенитет), наконец, уровень ценностей и институтов (социально-культурных сред). На каждом из этих уровней существует открытый набор возможностей и перспектив. И неопределенный характер современной ситуации делает тем более насущным обсуждение долгосрочных последствий того или иного выбора модернизационного вектора, равно как и серьезное философское обсуждение сущности и содержания самого этого процесса.
