Приказ № 786 министерства здравоохранения и социального развития был подписан 29 декабря прошлого года. В министерстве говорят, что осенью проводили разъяснительные семинары по нововведениям для чиновников на местах. Но и для них, и тем более для врачей и пациентов новая жизнь с нового года стала полной неожиданностью.
Новый приказ изменил существовавший ранее порядок выделения квот как содержательно, так и с точки зрения процедуры. Во-первых, формирование заявок на квоты было полностью поручено регионам (ранее в этом принимали участие федеральные клиники, которые, собственно, и осуществляют основной объем высокотехнологичного лечения). Во-вторых, всю систему компьютеризировали, сделав документооборот электронным.
Тут-то и начались сбои. В первых же числах января выяснилось, что, во-первых, многие регионы подали или недостаточное количество заявок, или заявки не в те учреждения, в которые нужно, а во-вторых, что исправить недоработки невозможно, потому что электронная система просто не позволяет запросить квоту в нужное место. К примеру, если Ростовской области не положено квот в Российскую детскую клиническую больницу, то в электронной форме просто нет соответствующей графы для Ростовской области, и родители больного ребенка могут хоть сутками рыдать в кабинете облздрава — квоты не будет.
И ни в чем себе не отказывайте
Что такое вообще квоты и зачем они нужны? Дорогостоящее высокотехнологичное лечение, которое можно проводить только в специализированных лечебных учреждениях высокого класса, было выделено из системы обязательного медицинского страхования несколько лет назад. Необходимость выделения этих услуг в отдельное управление диктовалась главным образом ограниченной пропускной способностью клиник: с одной стороны, по закону пациент имеет право выбирать место оказания ему медицинской помощи. С другой — если все больные с одним диагнозом захотят лечиться в одном московском центре, то его возможностей на всех всё равно не хватит.
Лечебные учреждения определяют, сколько больных в год они могут пролечить, Минздрав вместе с региональными департаментами — потребность в медицинских услугах, Минфин — сколько есть на это денег в бюджете, потом цифры сличают, делят, умножают и на свет появляются «квоты». Таким образом рассчитывалось не только общее количество пациентов, которые смогут получить оплаченную государством дорогостоящую медицинскую помощь, но и размер этой помощи в зависимости от заболевания.
Вопреки официальным декларациям, размер этой помощи практически никогда не равен реальной сумме затрат пациента на лечение. Скажем, в случае с операциями на сердце можно рассчитывать на оплату труда врачей и материалов за счет государства, но необходимые предварительные обследования могут вылиться еще в половину этой суммы, то есть в десятки тысяч рублей.
Одна из самых тяжелых ситуаций с финансированием квот сложилась в онкологии. В настоящее время квота на лечение онкологических заболеваний составляет 100 тыс. рублей при реальных затратах, превышающих эту сумму на порядок, а иногда и больше. 100 тыс. рублей может стоить одна ампула необходимого раковому больному лекарства.
На чем основывались чиновники Минздрава, определяя такую цену лечения? Как и многое другое из жизни российских чиновников, это загадка. На пресс-конференции 13 февраля этого года, в преддверии отмечаемого 15 февраля Дня детей, больных раком, вопрос о том, откуда взялась цифра в 100 тыс. рублей, был задан директору департамента развития медицинской помощи детям Минздрава Валентине Широковой. Она ответила, что несколько лет назад в Минздраве были созданы рабочие группы во главе с главными специалистами в своих областях, которые разрабатывали протоколы лечения болезней и затраты на него. Так, над раковыми диагнозами работала группа во главе с главным онкологом страны Владимиром Поляковым, в ее составе были ведущие специалисты московских и региональных клиник. По словам Валентины Широковой выходило, что сумму определили сами врачи.
«Мы действительно работали над составлением протоколов лечения и смет по заданию Минздрава, — рассказала «Частному корреспонденту» заместитель директора Федерального центра детской гематологии Галина Новичкова. — Это было примерно три года назад. Потратили довольно много сил, времени. А потом все наши результаты куда-то испарились и вместо просчитанных нами цифр мы получили эти квоты — сначала 70 тыс. рублей, теперь 100... На самом деле лечение онкозаболеваний стоит в разы дороже. Сейчас, насколько я знаю, Минздрав собирается пересматривать стандарты, опять создана какая-то рабочая группа. Однако нас почему-то даже не пригласили в этом участвовать».
То есть государство, декларируя бесплатность высокотехнологичной медицинской помощи, на самом деле покрывает только часть расходов на нее, но и эту часть теперь приходится выбивать.
В Москву, в Москву!
Квоты — в любом случае ограничитель, поэтому некоторые проблемы в этой системе были и раньше, до вступления в силу приказа № 786. К примеру, понятно, что поскольку количество квот рассчитывается на год, то у человека, заболевшего в марте, получить квоту шансов было всегда больше, чем у заболевшего в декабре, когда лимиты заканчиваются. Однако в Минздраве всегда существовал резерв, из которого при необходимости выделялись дополнительные квоты.
Чиновники из департамента высоких технологий министерства на встрече в январе этого года с представителями фонда «Подари жизнь», который первый и забил тревогу по поводу нового приказа, объясняли, что им «надоело», что в министерстве всё время «толпится народ» — те самые жаждущие квот из резерва. Вот они и решили всё компьютеризировать. А ответственность за формирование правильных заявок на квоты переложить в регионы — мол, раз это их жители приезжают лечиться в столичные клиники, то пусть местные власти и позаботятся о своих гражданах. Возможность исправить ошибки или небрежность местных властей в компьютерную программу не заложили, никакого ее тестирования на пилотных регионах тоже не проводилось. Просто 1 января десятки людей по всей стране услышали: «Квот нет и не будет».
«Мы получили направление на госпитализацию в Российский научный центр рентгенорадиологии (РНЦР) в конце декабря, — рассказала «Частному корреспонденту» Наталья Назарова из Ростова, мама 11-летней Тани, которая осенью прошлого года прошла в Москве курс химиотерапии в связи с опухолью мозга и получила направление на дальнейшее лечение, лучевую терапию, в РНЦР. — Однако, когда мы в начале января приехали в Центр рентгенорадиологии, нам сказали, что квота уже недействительна, потому что порядок получения изменился. Мы обратились в ростовский департамент здравоохранения, там сказали, что квот для Ростовской области в РНЦР в этом году нет вообще, и предложили лечиться на месте».
Такая же история случилась с шестилетним Сашей Дудниковым из Ростова. Фонду «Подари жизнь» пришлось написать гарантийные письма в РНЦР с обещанием оплатить лечение за счет благотворителей, чтобы детей госпитализировали и начали облучать. Однако было понятно, что никаких благотворителей на борьбу с новым приказом не хватит.
В Минздраве, вероятно, тоже поняли, что новая система далека от совершенства, и принялись исправлять ошибки в ручном режиме — то есть, как и раньше, просто выделять квоты из резерва, который теперь называется «листом ожидания». По результатам каждого квартала такие листы ожидания должны составлять региональные департаменты, внося туда пациентов, обратившихся за квотой. Проблема в том, что дети с опухолью мозга или лейкозом не могут ждать три месяца, а также в том, что чиновники на местах иногда предпочитают сказать: «Квот нет!», чем разбираться с новой системой и внесением в списки.
А потому дальше всё зависит от информированности, настойчивости и пробивных способностей самого пациента или — в случае с детьми — его родителей. Чтобы получить квоту, нужно собрать документы и лично обратиться в департамент высоких технологий Минздрава, как с помощью волонтеров фонда «Подари жизнь» уже сделали родители Тани Назаровой, Саши Дудникова и еще несколько человек. Все они получили квоты в счет листов ожидания. Однако что делать родителям во Владивостоке или Хабаровске, для которых поездка в Минздрав по цене может приближаться к стоимости квоты? Или пациентам из маленьких городов и деревень, которые могут просто ничего не знать о существовании департамента высоких технологий и, услышав «квот нет», отказаться от лечения?
На пресс-конференции 13 февраля Валентина Широкова из Минздрава сказала, что в министерстве признают наличие проблемы и «работают над ее устранением». Однако назвать какие-либо конкретные принимаемые меры чиновница не смогла.
