Мюзикл — жанр для «Мастерской Петра Фоменко», казалось бы, не самый характерный. Однако и не новый. Пару сезонов назад Вениамин Смехов затеял с «фоменками» игру в Мольера — на материале своей собственной пьесы «Прости нас, Жан-Батист».

Пьеса представляла собой парафраз на мольеровского «Мещанина во дворянстве», переписанного грубыми рифмованными стихами. Не завершив работу, Смехов, что называется, покинул проект. И до премьеры спектакль доводил сам Фоменко, определив свою роль как «соучастник».

Результат тогда пришелся не по душе даже самым лояльным по отношению к «Мастерской» ценителям, его некоторое время играли, но все-таки сняли с репертуара.

Игра в игру

Взяв за основу пьесу Юлия Кима, Фоменко в свою очередь основательно ее переписал, заменив прозаические диалоги поэтическими, собственного сочинения, но сохранив при этом и музыкальные номера.

На высокий уровень вокального мастерства актеры не претендуют, хотя поют вполне сносно, живьем и без микрофонов. Ведь в малом зале старой сцены «Мастерской» можно себе позволить.

Аккомпанируют им молодые музыканты на фортепиано, клавесине и фисгармонии, которую временно заменяет синтезатор. Лучше и не требуется: «Сказка Арденнского леса» — никакой, конечно, не мюзикл, а игра в жанр. Точнее, игра в театр, еще точнее, театр в театре.

Двое ведущих в парчовых одеяниях отсчитывают эпизоды спектакля и каждому присваивают название по ключевой реплике из той или иной сцены.

Герцогский замок, откуда Фердинанд изгнал своего брата Фредерика, а вслед за ним и его дочь, свою племянницу Розалинду, обозначен роскошным, обитым бархатом и позолоченным креслом и несколькими столиками.

Переворачиваясь с пугающим грохотом кверху ножками, столики превращаются в тот самый Арденнский лес, куда бежала Розалинда, переодевшись мальчиком-пастушком.

В лесу помимо ее отца обитает масса других занятных персонажей, среди прочих — бродячий философ Жак-Меланхолик, рассуждающий о том, какие роли в мире-театре играет на протяжении своей жизни человек.

Театр в театре

Формула «Весь мир — театр», расхожая и затертая, звучит у Шекспира именно в пьесе «Как вам это понравится», но в оригинале имеет не столь обобщенное значение, какое ей приписывается в современной массовой культуре.

У Шекспира роли, которые играет человек, — это разные периоды его жизни, и с возрастом каждый вынужден менять одну роль на другую, только и всего.

Но Фоменко ставит не Шекспира, а Кима, к тому же основательно переработанного за девять месяцев репетиционного периода. И Жак-Меланхолик, каким его у Фоменко играет Кирилл Пирогов, на статус философа-всезнайки не претендует.

Свои мысли Жак бросает в пространство как бы между делом, лежа под деревом (пальмой в торфяном мешочке) или сполоснув волосы в ручье (жестяной тазик с водой).

Другим персонажам и подавно не до философских заморочек. Кроме Кирилла Пирогова из признанных «фоменок» в спектакле занят Иван Поповски — известный режиссер здесь выступает как актер, в гротескной роли диковатого телохранителя Чарли.

Впрочем, благодаря фактуре, темпераменту и природному акценту Поповски и играть практически не приходится — его персонаж и без того оказывается одним из самых ярких.

В основном же в спектакле заняты «новобранцы» «Мастерской» — стажеры Фоменко, в их числе уже зарекомендовавшие себя Наджа Мэр и Моника Сантаро (Розалинда и Селия).

А также недавний выпускник Щепкинского училища Иван Вакуленко в роли влюбленного в Розалинду простака Орландо Дюбуа, выделяющийся не только полноценным вокалом, но и тем, что игровую, театральную стихию ему удается соединять с психологизмом, совсем без которого Фоменко представить невозможно.

Пока роль Орландо, выстроенная на синтезе психологизма и гротеска, для «Сказки Арденнского леса» скорее исключение, большинство персонажей существуют исключительно в условно-игровой плоскости.

Что, впрочем, по отношению к автору «Как вам это понравится», пожалуй, честно: «музыкальное представление по канве пьесы», как официально обозначен жанр спектакля Фоменко, не грешит ни против шекспировских воззрений на бытие человека в мире, ни против игровой эстетики его комедий.

А за все допущенные вольности Уильям наш Шекспир, в отличие от Жан-Батиста, «фоменок» наверняка бы простил.