Издержки нашего телевидения особенно раздражают тогда, когда прекрасно знаешь, чего оно тебя лишает. Например, восприятия искусства, жизни и самого себя в том ритме и в той целостности, которая искусству, жизни и самому себе свойственна.

Особенно это резануло в юбилей Бориса Гребенщикова. Наше оперативное ТВ решило экономить на БГ время эфира.

Накануне собственно дня рождения Гребенщикова Первый канал в двадцать минут фильма «БГ. Песни счастливого человека» легко упаковал эту ключевую персону нашего времени, не дав ничего в ней понять или оценить масштабы ее сложности.

Это было гораздо хуже клипа, потому что ни одну песню не позволили толком послушать, подавая БГ мелкой нарезкой. А в отсутствии нормальной жизни песни на телеэкране все слова про БГ бессмысленны.

Зато уложились с таким винегретом до полуночи. Очень неприятной и неполезной штукой оказывается иногда сестра таланта.

Фрагменты песен монтировались с фрагментами интервью джентльменского набора персон, от Андрея Макаревича и Сергея Соловьева до мамы Гребенщикова и Сергея Бугаева (Африки). Все монологики получились очень краткими и обрывочными. Постоянно рождался страх, что Макаревич так и не договорит свою мысль, поскольку с его ритмом жанр двадцатиминутного эпоса никак не совпадает.

У нас привыкли ждать, что реальные люди, сознавая, куда они попали, будут изъясняться на ТВ репризами или в крайнем случае афоризмами. Но попадаются несознательные.

Провальность картины о Гребенщикове вполне объяснима.

У нас сложился жанр документальной слезной повести о судьбе звезды. Гребенщиков не только в него не помещается, но и вообще не подходит. Жанр этот подразумевает, что у звезды судьба обязательно содержит катастрофы личного или профессионального свойства.

Требуется пища для зрительского сочувствия, с уклоном в жалость и сердоболие. Так ТВ ищет точки соприкосновения простого зрителя со звездой. То, что интересный человек может быть зрителю просто интересен, выше телевизионного разума.

Что делать с человеком, никак не укладывающимся в образ жертвы злой фортуны, ТВ не представляет. И вообще, как подавать творческую личность, у которой основная жизнь – внутренняя, не уловимая с помощью прямой речи, будь то умные сентенции самой звезды или его друзей и коллег?

Формат есть формат, и до человека ему не дойти.

Вероятно, тиски формата чувствуются не только по эту, но даже и по ту сторону экрана. Поэтому ТВ пробует нащупывать зоны для неформатного эфира. Такая неформатная зона – ночной эфир.

Казалось бы, из чего состоять позднему телеэфиру, как не из какой-нибудь эротики, каких-нибудь хорроров, чего-нибудь такого эдакого?

Эдакое, конечно, имеется, но в сравнительно скромных количествах и почти без энтузиазма. Видимо, не оно сейчас составляет дефицит. Хоррора полно в дневном эфире. Эротикой в ее самом клишированном виде пропитана реклама.

Да и в жизни на этом поприще - свобода.

Подавленные потребности располагаются в другой области – в области раскрепощенного словоговорения и неформального общения. То есть, общения в таких ритмах и объемах, какие позволяют наконец выразить нечто между слов, между интонаций, между взглядов.

Потому что в словах все равно не получается.

Насыщать эфир неформатным, неклишированным содержанием, телевидение отвыкло. По РТР в «Имени – Россия» развенчивали Ленина - с таким автоматизмом, словно повторяли клятву юного пионера.

По каналу «Доверие» взялись в молодежном ночном эфире обсуждать проблему одиночества в мегаполисе. Ну хоть бы одну законченную мысль протранслировали.

Ночью по-настоящему расцветают не то чтобы определенные жанры или темы, но сама Неформатность, безразмерность всего, что происходит на экране. Основная тенденция – увеличение периода телевизионной «фразы», которое захватывает все новые и новые, все более неподходящие для безразмерности жанры.

Раньше я не могла досмотреть до конца «Закрытый показ» (Первый канал). В последние дни я не смогла дождаться финала как бы юмористической сцены в юмористическом шоу по СТС «Слава богу, ты пришел!» с участием Кати Лель.

Я дважды прошлась по кнопкам, а Катя Лель продолжала как бы импровизировать со своими партнерами на темы синхронного плавания. Ожидание смешного сменилось любопытством, сколько же они так протянут время.

Попутно я не нашла в себе сил дождаться финала одной шутки и не заметила финала другой шутки в «Убойной ночи» на ТНТ. А накануне не стала дожидаться завершения пародии на «12» Никиты Михалкова в «Большой разнице» по Первому.

И то, и другое, и третье было слишком долгим, сразу и не настроишься на данный стиль юмора. Не обсуждаю сейчас и не оцениваю его качество. Главное, что такой юмор недавно в принципе был невозможен. А теперь возможен - тантрический юмор.

Еще не стала дослушивать по ТВ Центру общение с Гариком Мартиросяном в ток-шоу «Временно доступен». Хотя было жалко, что мне жалко своего ночного времени.

А так приятно посмотреть, как три человека сидят себе и сидят за столом. Как Дибров медленно, но без единой паузы, говорит себе и говорит, шарманит и шарманит (от слов «шарманка» и «шарман» одновременно).

И как у Мартиросяна случается инерционное острословие – будто он не верит в странную ситуацию, когда острить нон-стопом совершенно не обязательно.

Чтобы времени было больше, чем мыслей, действий и даже чувств, - вот какую общественную мечту высиживает телевидение в ночном эфире. Поскольку даже время ночи не резиновое, телевидению как раз очень на руку, что у него реально мало мыслей, действий и эмоций для позднего эфира. Пустотность востребована.

Похоже, мы начинаем всерьез уставать от культа скорости и полноты жизни. Скорость перемен вокруг нас все равно опережает нашу быстроту. Полнота жизни оборачивается сплошь и рядом неразборчивостью и замусоренностью.

Между остротами, репризами и кульминациями мы хотим... чего-то. Какого-то пространства для личного душевного маневра.

Какого-то воздуха – но согласны и на вакуум.

ТВ придумывает продукт – струящийся в ночи вакуум с голосами и «картинкой».