В Москве на 76-м году жизни скончалась директор Центрального дома актера имени А. Яблочкиной Маргарита Эскина. Несколько дней назад Маргарита Александровна дала интервью «Часкору». Разговор, естественно, был о Доме актера — о его прошлом и будущем.
— Когда вы в первый раз пришли в Дом актера?
— Первый раз в Дом актера меня принесли — этого, разумеется, я не помню, поскольку в год открытия ЦДА мне было четыре года. Плохо помню свое детство, но первый эпизод, связанный с Домом актера, — десятилетие. Папа смог только привести меня на вечер, потом уже не помнил о моем существовании, потому что, как обычно, был занят многочисленными гостями. После вечера он повел меня в ресторан — тут моя память уже заработала, — посадил за стол и сразу же убежал общаться с гостями. Я помню свое жуткое самоощущение в этот момент — я сижу совершенно одна, мне тоскливо и горько, я не понимаю, зачем я сижу и кому я нужна.
Более поздние воспоминания — из студенческой жизни. Я училась у Маркова, и весь наш курс тогда увлекался Вертинским. Фанатичное обожание доводило нас до того, что всей артелью мы бегали в Дом актера на все концерты Александра Николаевича. Это был единственный случай, когда я пользовалась служебным положением папы, — весь курс нагло сидел на всех этих престижных вечерах, и я была горда своим привилегированным положением. После концерта, обезумевшие от восторга, мы шли к однокурснице Ире Жаровцевой и слушали пластинки и грамзаписи «на ребрах». Один из однокурсников пел «Бразильский крейцер» за особую плату — мы платили за него членские комсомольские взносы.
Еще помню, как я была горда за своего отца, — когда начинался вечер с видными актерами, с театральной знатью, со светом театрального искусства, все усаживались, и тут через весь зал, всегда по правому проходу, выходил мой отец — высокий мужчина вышагивает торжественной и гордой походкой, садится в третьем ряду, 7—8-е кресло, — и по ритуалу Дома актера это означало начало вечера. Надо признаться, что так, как папа, никто не ходил — можно было с конца Тверской увидеть, что идет мой отец.
До 1987 года, когда я вступила в должность директора, моя жизнь была очень интенсивной как в институте, так и на телевидении, поэтому жизнь Дома актера, жизнь фактически моего отца, шла почти не соприкасаясь с моей работой. ЦДА был моим домом, но как-то параллельно всем остальным.
— Какую политику вы выбираете в Доме актера: домострой или домоводство?
— А для меня это не противоречие. Закон, который соблюдается на протяжении 60 лет, — это закон уважения гостя и его приоритет в доме. Но для того чтобы дух дома сохранялся, нужен домострой, нужен хозяин в доме, который олицетворяет этот дом, который встречает и сопровождает гостя. Хозяин должен быть железным.
— У каждой отменной хозяйки есть свои секреты, как быстро организовать стол и развлечение для неожиданных гостей. Есть они ли у вас?
— Вообще обожаю быстро приготовить что-нибудь, но с возрастом это умение утеряла. Прижилось с детства: когда всё время дома много народа, то приходится учиться дешево и быстро готовить на стол. Практически задаром. Что касается Дома актера, то я люблю делать гостям подарки — пусть безделушку, а зато приятно. О моем гостеприимстве хорошо шутит Мария Миронова: «Знаете, Рита, все-таки Моисеич был мудрее Вас. Вы крылья свои распушите — и все летят в дом. А Эскин приглашал только избранных». Александр Калягин рассказывал свои ощущения о посещении Дома актера в пору актерской молодости: придешь, встанешь тихонечко в уголке, увидишь Утесова, Плятта, Яншина — и остается только низко поклониться и незаметно испариться. Сейчас Дом актера, безусловно, стал демократичнее, да и время теперь того требует. Хотя я считаю, что все актеры для нас почтенная элита.
— Что дал театроведческий факультет для того, чтобы по-хорошему хозяйствовать в Доме актера? Как относитесь к мысли о том, что сегодня театровед обязан быть еще и организатором театрального процесса?
— Мой характер был противоположен моему тогдашнему пониманию профессии театроведа. Однажды я попала на практику в издательство «Искусство»: это было ужасное время, я сидела окруженная огромным количеством рукописей и всё время мой взгляд надолго останавливался на часах. Катастрофе подобно было и то короткое время, когда я работала завлитом. Вообще театроведческий факультет — это образование, но не профессия. Можно выбрать любую. Я вот после ГИТИСа 25 лет проработала в молодежной редакции на телевидении. Я человек не очень эрудированный и не очень знающий, всё это восполняется только одним — здравым смыслом.
У папы было примерно то же самое: мало того что беспартийный и еврей, так еще и без высшего образования. Мне кажется, что это даже лучше — он так самозабвенно говорил всем актерам, что их выступление было лучшим, что он видел в жизни. Он в этих случаях не врал — он мог даже не видеть их сцены, но Эскин умел разговаривать с людьми, убеждать и ободрять их. Я помню, как он просто говорил о каком-нибудь спектакле: «Тоска какая-то! Я думал, будет комедия. Пойдем, Маргарита».
Конечно, я любила бы актеров и без театроведческого факультета, но театральное образование дает знание людей, понимание жизни театра. Так вышло, что в мир театра я пришла поздно, но я пришла в мир, который был мне знаком с детства.
— Как обустроить дом, который остался после министерства? Как изменить эстетику дома и перепланировать мрачную квартиру? Вам удалось переделать «дом закрытых дверей» в демократичный Дом актера?
— Собственный дом я практически не способна переустроить. Что касается ЦДА, то я всегда была уверена в том, что новый дом рано или поздно обретет атмосферу старого. Поэтому удивлялась людям, которые говорили о бесперспективности затеи «переезда». У меня нет в характере самокопания, я никогда не раздумываю — некогда, наверное, раздумывать, — поэтому я как танк куда-то иду, веду за собой, а за танком идет вся моя армия. Иногда не туда. И я считаю, что все работники дома выдержали экзамен на верность. Когда старый дом сгорел и было непонятно, останемся ли мы работать вместе, будут ли платить зарплату, из моей команды практически никто не ушел. Семья не погибла. Никто не делал никаких шагов на сторону. Все жили идеей дома.
Сперва мне казалось, что надо убрать всю обслугу министерства, но на деле оказалось, что старый дом позавидовал бы нам, если бы увидел наших арбатских работников — у них такая министерская выправка, они, видимо, никогда не видели актеров, и у них сохранилось детское восприятие, почти любовь к ним и почитание. Когда к гардеробщице приходит, например, Ульянов, она этим уже безумно счастлива.
Раньше папа жаловался, что соседство с ВТО стесняет его — усталые работники Союза уходят с работы, а у нас только вечер начинается. В новом доме мы сдаем помещения такому количеству чуждых театру организаций, и, несмотря на это, везде, где мы находимся, где работаем и развлекаемся, сохраняется атмосфера Дома актера. Надо любить и верить, если говорить высоким штилем.
Так что дом обустраивают люди — вот ответ на вопрос.
— Нет ли в Доме актера домовых? Привидения министров в доме на Арбате не изволят посещать?
— Нет совершенно. С самого начала мы поступили правильно: в кабинет Николая Губенко переселили молодежную секцию — жуткий символ сразу же потерял свою силу.
Зато я помню то ужасное чувство, которое я испытала, когда в первый раз вошла в свой нынешний кабинет, тогда еще не перестроенный. Полное ощущение, что это приемная начальника тюрьмы: темные углы, полумрак, непомерно длинный стол для заседаний, диван из плохой кожи.
— Вы находили какие-нибудь тайны власти, тайники и т.д.?
— Были очень смешные вещи. Находили папки с гербом и с грифом «совершенно секретно». Первый год существования Дома актера в здании на Арбате был очень напряженный и мрачный — когда в доме работали вместе и министерство, и ЦДА. Работники министерства уже знали, что они обречены, что министерство скоро разгонят. В последний день жизни всесоюзного монстра во всех кабинетах пили. Кто-то из сотрудников завел какие-то свои дела и остался здесь же.
— В каких уголках Дома актера вы любите бывать?
— Все залы и... ресторан. Ресторан — одно из наших завоеваний: в министерстве культуры была жутчайшая столовка, там даже я не могла есть. Дух вокзала мы преобразили с помощью люстр и зеркал, и за это я ресторан люблю еще больше. Очень уютный зал. Фойе люблю, хотя его нужно еще утеплять — дует изо всех щелей. Мы отделили фойе от гардероба ажурной решеткой, поставили фонтан, мебель, которую мы закупали в Финляндии, так как тогда еще ничего такого не было в Москве.
— Самые крупные, интересные события за ваше правление Домом актера.
— Самое важное — открытие моего первого сезона. Дело в том, что при папе вечера открытия сезона были дежурными, политическими — как бы запевка сезона, рассказ о направлениях деятельности наступившего сезона. Людей было немного — только «нужные». Последние четыре года правления папы вообще были тяжелыми, публика совсем не ходила, вечера были скучны. Застой был в самом разгаре.
В первый мой сезон, 1987/1988 года, естественно, интерес к политике был уже не дежурный, а самый что ни на есть актуальный. Очень простым способом нам удалось достичь эффекта с помощью трех людей, которые олицетворяли знамя перестройки, — Егор Яковлев, Виталий Коротич и Михаил Ульянов. Даже само их присутствие на сцене восторгало перестроечную публику. Народу было пропасть. Обвальную толпу долго нельзя было рассадить по местам. Ульянов, который очень помог мне вступить в эту должность, был счастлив такому стечению дел. Пришли даже люди, которые совсем забыли дом и не бывали в нем несколько сезон кряду.
Памятно открытие этого дома — 16 ноября 1992 года — так сказать, новоселье. Трогательный и теплый вечер был построен на главной в те времена фигуре для ЦДА — Николае Губенко.
Интересным был вечер Сергея Юрского. Именно для меня. Юрский был очень близок к отцу, и я постоянно ощущала какое-то отчуждение между нами. Мы долго шли друг к другу. Этот вечер был последней ступенью к нашей дружбе, он сорвал последнюю занавесочку между нами. Был удивительный вечер и высокий полет актера. Интеллигентная точная режиссура. Зал в основном состоял из актерской молодежи, которая не просто слушала, а внимала мастеру. После вечера я почему-то решила посидеть с Юрским не в ресторане, а в моем кабинете, что очень редко делаю. Эта как будто бы мелочь дала неожиданный эффект: мы сели, и вся мебель, которая стояла в папином кабинете, открыла для меня Сережу — он тонко воспринимает и чувствует эти атмосферные вещи. Отчуждение между нами ушло, воспоминание об отце растопило душу Юрского.
Важным был вечер театра Арцибашева. Несмотря на то что дом сохраняет исконный свой дух, всё равно я печалюсь, что мы редко испытываем радость от театральных находок — жанровых, оформительских, человеческих. Много штампов — мы отыгрываем известные нам приемы и считаем, что именно они и поддерживают атмосферу дома. Сережа Арцибашев предложил новый жанр вечера, к тому же он был новый и для него самого.
— Как вы сейчас относитесь к проекту перенести Дом актера в Музей Революции, который владел театральными умами сразу после пожара?
— Всё равно было бы хорошо. Проблема была бы в другом — я не знаю, на что бы мы жили. Что сдавать, для того чтобы существовать. Наверное, существуя там, Дом актера имел бы какие-то преимущества. Это место, мимо которого ходят все актеры. Это клуб по назначению. Честно говоря, я думаю, что для Москвы это было бы правильней. Я не могу сожалеть о том, потому что даже и та акция пикетирования музея имела значение. Нам жалеть и жаловаться грех. Но и музей был неплохим местом для актерского клуба. Красивый дом, с каретным въездом, роскошные ворота со львами на верхушках колонн. Там Тверская улица, из окон музея виден старый дом — атмосфера была бы заманчивой и грустной.
— В вашей домактеровской семье есть проблема поколений?
— Нет. Вот, например, Ирина Дмитриевна Месяц, которой 82 года и которая уже более 30 лет работает в доме, ведет дела с такой аптечной точностью старой закваски, что ее никому не переплюнуть. Ее трудоспособности надо учиться.
Со мной неинтересно обсуждать сплетни и кривотолки вокруг людей дома, и этот интерес постепенно пропал и у работников Дома актера. Разговоры, обсуждения сведены к минимуму. Мои секретари обладают замечательным качеством — они ничего не говорят ни мне, ни от меня. Хотя и коллектив почти женский, но в нем нет сплетен и пересуд. Я не гублю людей, хотя и совершаю жесткие поступки.
— Не хотелось ли вам, чтобы в Доме актера шумела и шалила молодежь?
— Хотелось бы. Если чего-то не хватает, то молодежи внутри дома. Молодые актеры приходят. Главное, чем сейчас надо заниматься, — это привлекать в дом молодежь, я не зря приютила «Московские дебюты». Я еще не владею этим материалом. Хотя, как говорил Ильич, «за это звено можно вытянуть всю цепь», но я не понимаю ни про звено, ни про цепь. Вижу и счастлива, что в театр пришло много молодежи. Существенные задачи у ЦДА сейчас — помогать старикам и вытаскивать молодежь — этим не занимается больше ни одна организация. Помогать старикам — это необходимо сейчас как никогда. Раньше было меньше молодежи, меньше театров, все на виду, все заметны, каждый дебют. Надо вытащить молодежь из маленьких театриков, из неизвестных студий — на эту работу, надо признаться, мы повернуться еще не умеем. Пока не могу сказать, как это сделать. Вот такие сложности.
— Дети в Доме актера. Эстетическое воспитание.
— Есть у меня два дня, когда я даю волю слезам радости и умиления. День ветеранов сцены и детской школы. Дети, которые летят в эту школу. Все, за исключением моих собственных внуков. Дивные педагоги. Чудные родители, для которых суббота, когда их дети занимаются, — тоже клубный день. Они собираются вместе, разговаривают, не расходятся до тех пор, пока занятия не закончатся. Многие родители хотят, чтобы мы открыли собственный лицей. Пока это нереально, нет достаточных средств. Есть мысль взять какую-нибудь арбатскую школу под патронаж. Новая безумная жизнь начинается в Доме актера — счастье видеть этих детей, носящихся с упоением по просторам Дома актера. По всем этажам раздаются дикие и радостные крики — детям нравится эта вольница. Я иногда слышу их крики, думаю, что-то случилось, выглядываю, а прямо на меня несется какая-нибудь девчонка и вопит от радости, просто так. Они устраивают здесь свои праздники, застолья, тут же толпятся родители, делают утренники. С ума от радости сойдешь. И это тоже частица атмосферы дома.
Беседовал Павел Руднев
