Недавно, по заведенной им благой традиции, мэр Москвы Юрий Лужков и Департамент по культуре московского правительства встречались с представителями столичных театров: посмотреть друг на друга, обсудить проблемы, немного пославословить, обратиться с просьбами.

Всякий раз эти встречи происходят на территории вновь построенных или отреставрированных театров: Лужкова с театральной интеллигенцией пускают туда, как кошку на новоселье.

На этот раз встеча случилась в Театре песни и пляски Людмилы Рюминой на улице Барклая – театре, который вырос в помещении заброшенного кинотеатра.

За неделю мне позвонили откуда-то из власти и удивили, предложив сделать доклад о театральной молодежи, причем доклад проблемный, не бравурный. Аргументировано было следующим: мол, все время выступают патриархи, славословят, никто не говорит о проблемах.

Правда, предупредили: до меня может очередь не дойти. Я подготовился как человек ответственный. Потому что оно по-настоящему увлекает, когда происходит что-то не как всегда, а как на самом деле нужно: верхи прислушиваются к низам.

И, конечно же, очередь не дошла. Как и следовало ожидать. На самом деле, эти разговоры власти не нужны. Еще один повод в этом убедиться. На заседании говорили многие, было много пусть и справедливого, но патоки в сторону мэра, но были и люди с таким далеким отношением к театральному процессу, что печаль только усугубилось.

На самом же деле было только два дельных выступления в жанре отчаянной просьбы: про отмену ЕГЭ в театральных вузах от Бориса Любимова и об отмене унизительной системы тендеров от Марка Гурвича.

Неозвученный доклад хочется все равно придать огласке, потому что те болевые ощущения, которые оставляет столичная театральная ситуация, на самом деле, достигли критической точки.

Уважаемые коллеги!

Сегодня мы без сомнений можем назвать Москву одной из важнейших столиц мирового театра. Это звание обеспечивается не только списком доблесных имен, профессионалов, работающих в Москве, но и теми мировыми звездами, которые привозят в российскую столицу свои работы на бесчисленные международные фестивали.

Одной из важнейших тенденций московской сцены стала тотальная фестивализация столичной театральной жизни. Большинство фестивалей совершенно справедливо поддерживает Московское правительство.

Фестивали перетекают друг в друга, множатся, конкурируют. Они дают фон, мировой контекст, в который так или иначе обязан сегодня встраиваться российский театр, долгие годы в советскую эпоху вынужденный жить в искусственно законсервированной культурной среде.

Но вместе с тем ясно и то, что фестивализация заслоняет будничную жизнь столичных театров, как тень небоскреба. Но в данном случае хочется говорить не о скрытом вреде фестивалей, как может показаться, а как раз об их горькой пользе.

Потому что тот бесценный опыт иного театра, который приносят нам гастроли европейских звезд, заставляет острее, критичнее и злее взглянуть на внутренние проблемы.

Зависть стала дежурным чувством на гастролях и фестивалях. И завидуем мы, прежде всего, молодости европейской сцены.

Взгляните на анализ прошлого сезона, сделанный многими ведущими критиками Москвы в различных СМИ. Главная боль и его главная отрицательная тенденция выделена ими очень твердо и очень объективно: наш большой репертуарный театр совершенно не интересуется современностью.

Ностальгия, классичность и зашифрованная иносказательность привлекательней прямого высказывания. С лица большинства столичных спектаклей совершенно невозможно считать облик, ритм и дух сегодняшнего дня.

Вневременность, анахронистичность театра сегодня очевидна: наш театр асоциален, он не разговаривает с аудиторией на равных, в конце концов он перестал быть общественной трибуной, общественно значимым институтом, постепенно превращаясь в комфортное буржуазное развлечение.

Если глубоко задуматься о причинах, то ответ может быть таков: в театр не пришло новое режиссерское поколение. Оно не выращено или не проросло. Современный молодой режиссер по-прежнему не для всех, но, увы, большинства репертуарных театров – редкость, исключение.

Приход молодого, энергичного Александра Галибина на пост главы Театра им. Станиславского – такая же редкость, рискованное исключение, за которое Комитет по культуре можно только похвалить.

Остальная же ситуация в Москве показывает, что если и есть какое-либо движение в сторону молодой режиссуры, то к ним относятся, к Юрию Бутусову или Миндаугусу Карбаускису, Дмитрию Чернякову или Кириллу Серебренникову, только как к приглашенным режиссерам, а не как к тем, кто может повести за собою труппу, стать если не главным, то хотя бы очередным режиссером.

Широкого феномена «новое режиссерское поколение», к сожалению, не существует. Власть часто оправдывается: мы, дескать, предлагали, а они отказываются. Это положение легко опровергается в личном общении: нет, не предлагали или предлагали тем, кто менее на слуху.

Приведем примеры. Мы уже три-четыре года говорим о двух важнейших новациях столичного театра. О театре художника Дмитрия Крымова и о жанре «саундраме» Владимира Панкова.

Оба режиссера и новатора сами по себе неплохо развиваются. Но... вне структуры государственного репертуарного театра. Кто из наших театральных академий протянул им руку, кроме театра Александра Калягина в отношении Панкова? Никто.

За несколько лет вполне внятной и громкой славы и отнюдь не благополучия: без своей площадки, без регулярного финансирования, без перспектив.

И совершенно понятно, что эти два художника еще несколько лет помыкаются по чужим сценам, где они не хозяева, и дело окончится либо разрушением, либо созданием под них новых театров, как это было недавно с труппой Сергея Женовача.

Возникает вопрос: почему мы все время создаем новые театры, вместо того чтобы реформировать, обновлять уже существующие?!

Еще пример: судьба уникального курса Камы Гинкаса в Школе-студии МХТ – ни один из учеников мастера не сумел закрепиться в Москве, но они вполне успешно существуют в других пространствах, в том числе в провинциальных театром.

Та же самая ситуация – с режиссерским курсом Сергея Женовача. Большие репертуарные театры утеряли нюх, поисковые способности, желание идти на риск, они хотят гарантированного и непременно коммерческого успеха.

Куда смотрят театры, если два курса учеников ведущих мастеров страны не имеют работы в Москве?

В качестве примера я называю только самые громкие имена, есть и другие.

Нельзя сказать, что Московское правительство никак эту проблему не ощущает. Напротив. Созданы очень мощные структуры. Грант «Открытая сцена», Центр драматургии и режиссуры Алексей Казанцева и Михаила Рощина, театр «Практика», Театр наций, Центр им. Вс. Мейерхольда, другие театры, осуществляющие свои программы поддержки творческое молодежи. К сожалению, без поддержки правительства остается уникальный Театр.doc, но уже хорошо, если ему не мешают.

Но складывается совершенно неправильная картина. Деятели культуры страшно радовались, когда возник канал "Культура". Но очарование сменилось разочарованием.

На российском телевидении оказалось, что культура одновременно ушла со всех остальных федеральных каналов. Канал "Культура" оказался своего рода резервацией для культуры, апартеидом культуры.

Такова и ситуацией с театрами для молодежи. Правительство создало хорошие условия для дебютов, специальные театры и гранты для поддержки молодежи, но большие репертуарные театры оказываются предельно инертными в поисках новых постановщиков.

Те театры, которые обладают несоизмеримо большими возможностями, не предоставляют их тем, кто обладает новыми, свежими идеями. Эти структуры закрыты, заколочены.

Нет связи между театральными академиями и театральным авангардом, между верхом истеблишмента и театральным подвалом, между большими театрами и малыми. Нет взаимоопыления.

Театры для творчества молодых, мною названные выше, оказываются резервациями для молодой режиссуры. И дебютанты так и остаются дебютантами. Маленькая собачка до старости щенок.

Рост кадров в Москве не ощущается, никого не заботит. Большие репертуарные театры (не все, но большинство) инертны в этом поиске, представляют собой закрытые со всех сторон структуры.

Некоторые пробуют, ошибаются или выигрывают, но большинство – вообще не пытается.

Последние двадцать все понимали, что проблемы нашего театра – это, прежде всего, финансовые проблемы. Не было денег для решения многих вопросов.

Сейчас встает принципиально другая задача. Нет или почти нет вакансий. Репертуарный театр их не создает. Названные театры – Театр наций, Центр драматургии и режиссуры, Театр.doc, «Практика», ЦИМ максимально раскрывают свои объятия, ищут, ежедневно ищут таланты.

А большие репертуарные театры с огромными бюджетами закрылись и ожидают гения, словно не знают истины, что хорошие мужья и жены не рождаются, а создаются в браке.

Есть такой образ: «Дети уходят. Они не хотят вам мешать». Я могу говорить совершенно объективно и ответственно, как человек внутри процесса. Сегодня мы теряем новые театральные поколения.

Когда театр не производит вакансий, люди уходят, ожесточаясь против инертного репертуарного театра. Наше синтетическое театральное образование позволяет людям работать в нескольких плоскостях.

Молодые драматурги, не дождавшиеся спроса, уходят в сценаристы. Режиссеры уходят в дизайн и рекламу. Отличные театральные актеры становится сериальными. Критики уходят в глянец.

В смежных профессиях есть постоянные вакансии и большие деньги, в театре вакансий все меньше и меньше.

В философии русского театра существует такая гордая поза: «Я занимаюсь театром потому, что я больше ничего не умею». Мне кажется, сегодня как раз то самое время, чтобы задуматься над тем, а так уж ли это хорошо, когда в театре остаются и дожидаются вакансий те, кто больше нигде не сгодился.

Все смирились с тем, что на театре невозможно заработать. Но когда в театре нет вакансий, то это называется просто: демографическая катастрофа.

Благодарю за внимание.