Кризис быстро превратился в норму повседневного существования. Многих он лично не коснулся. Многих, возможно, и не коснется. У кого есть работа, ходит на нее с возросшим энтузиазмом, если в сентябре делал это с устойчивым отвращением. Кому даже не сократили зарплату, радуется, что сможет еще раз спокойно провести грядущее испытание десятидневными праздниками. «Уволенные в запас» пытаются пристроиться. Получается так себе. Все хотят выждать. Новых людей не брать, старых по возможности не выгонять. Из этих двух тезисов устойчиво соблюдается, как правило, первый. Я оказался в числе исключений — сменил основное место работы если не на пике реального кризиса, то именно тогда, когда осознание грядущих неприятностей в массовом порядке испугало работодателей. То есть на рубеже октября-ноября.

Нельзя сказать, что я обрадовался. Пережить подобное чувство в результате увольнения (причем в никуда — никто меня, прости господи, не перекупал) можно при подходящих показателях банковского счета. В то же время у приличной суммы, отложенной на черные времена, есть и неожиданная сторона. Человек не изменяет своим привычкам, живет как прежде. Его согревает сознание того, что пауза остается незаметной, самооценка не снижается (напомню, что в массе она зависит от уровня потребления). Я рассуждаю абстрактно и, возможно, ошибаюсь. У меня ничего нет. Я немедленно трачу всё, что зарабатываю. Не потому, что играю в казино и питаюсь в ресторанах. А потому, что мне даже в голову не приходит это делать. Деньги кончаются значительно раньше. Откуда у окружающих всё то, что они носят и на чем ездят, так и остается для меня загадкой. Хотя и не очень значительной.

Сначала я ошибочно решил, что отсутствие работы и пропасть невыполненных обещаний — начатые и брошенные статьи, собранные материалы для книги, остатки незавершенного ремонта — заставят меня перестроиться, выскочить даже не из самой московской жизни, а из ее устойчиво деловитого, отчужденного образа. Но стоило на горизонте замаячить чему-то такому, что вновь обещало изнурительное сидение и суетливую беготню, ругань с коллегами и язык на плече, хроническую сонливость и расшатанные нервы, как я тут же насторожился. В итоге я сделал всё, чтобы это что-то превратилось в мою новую работу. Или, наверное, почти всё. Что значит это «всё», я тоже не знаю. В общем, недолго мои статьи готовились к низкому старту. Разве что сейчас я пишу вот эту, которая к ним, надо сказать, не имеет отношения.

Моя работа не связана с финансами, бизнесом, торговлей, рекламой, управлением и другими высокодоходными сферами. Поэтому я при всем желании не могу заняться тем, что не так давно стали называть «дауншифтинг». Если совершить нехитрую операцию по раскрытию этимологии этого слова, то станет ясно, что сдвиг (shift) вниз (down) по карьерной лестнице с потерей доходов и приобретением свободного времени для альтернативной самореализации возможен при наличии карьерной лестницы и высоких доходов. Есть такое мерзкое слово «тренд». Вернее, в английском языке это нормальное слово, а в русском оно значит не просто направление, но только «актуальное» направление, чья «актуальность» санкционирована какими-то медийными авторитетами. Так вот, печально известный и пресловутый дауншифтинг — это не более чем тренд. Конструкция, которую нанятые бизнесом интеллектуалы и массовики-затейники придумали ему в качестве альтернативы. Когда уже совсем всё осточертело, можно и в Гоа махнуть и там, накурившись, ездить на квадроцикле, вспоминая во сне Москву с ее офисами, пробками, костюмами из бутика и часами по индивидуальному заказу.

Как-то в этом роде поступали персонажи памятного романа Александра Сухочева «Гоа-синдром», невольно виновного в том, что задолго до появления реальных оснований для дауншифтинга это слово превратилось приблизительно в такой же липкий и противный ярлык, что и слово «гламур». Интересно, что, как только эти основания возникли, желание ехать на далекие юга и валяться на пляже, успокаиваясь мыслью о социальной подоплеке своего безделья, куда-то пропало. Люди уходят с работы и снимаются с мест, но не для того, чтобы отрабатывать комплексы своих предков, которым недоставало солнца и воды. Они ищут себе новые формы деятельности.

Один мой товарищ начал свою «траекторию отказа» еще два года назад, уехав из Москвы домой в Белоруссию и устроившись там преподавателем в университет. По специальности он вьетнамист и вдобавок историк религии. Упиваться подпольной субкультурой города Минска и официальными фокусами в исполнении тамошней власти ему быстро надоело. Даже дотированная государством дешевая водка — недостаточный повод врастать в родную почву. Недавно он получил грант и уехал в Ханой. Там у него стипендия — совершенствует язык, занимается визуальной антропологией. Во Вьетнаме это непаханое поле. Разумеется, зовет в гости — опять-таки не расслабления ради, а для удовлетворения любопытства. Он знает, что это такое. Еще одна, правда не очень близкая, знакомая сдала свою московскую комнату в не самом приятном районе, дивясь, кому же это все-таки нужно и какие у этих людей цели в жизни. С маленьким ребенком на руках и подругой-компаньонкой с аналогичным доходом уехала в Индию, где теперь изучает философию раги, готовясь освоить ее исполнение на ситаре. Дело сложное, может затянуться на всю жизнь. А там уж и комната на окраине Москвы забудется. Я уже не говорю об отъездах из Москвы в Петербург и в регионы — этот процесс только набирает обороты. Караул устал. Но сворачивать дела и расслабляться никто не думает. Наоборот. Всем хочется вглядеться в себя, чтобы наконец-то начать делать что-то полезное.

В книге «Дауншифтинг без экстрима: Кризис на пике карьеры» психотерапевт Андрей Котляров убеждает свою целевую аудиторию в лице менеджеров среднего и высшего звена: не поддавайся унынию, не меняй работу, гни свою линию — и тебе воздастся. Надо только понимать, что желание бросить всё к чертям и уехать в Гоа — это симптом опасности, а не пробуждения человеческой природы. Врач уверяет, что дауншифтинг — это усугубление деструктивных настроений, вызванных накоплением усталости. Менеджеру требуются полноценный отдых и специальные техники, точнее, алгоритм решения проблемы. Забавно, честное слово. Это же очередной, причем очень скучный, апгрейд аутотренинга, увлечение которым в этой части света началось в конце 1970-х. Эхо своеобразно усвоенной протестантской этики, которая в самом протестантском обществе уже давно существенно модифицировалась, дрейфуя от однозначного следования долгу к его примирению с принципом удовольствия. Словом, типичный пример сервильной трактовки «вредной» тенденции. Те, кто вросли в бизнес, не должны соскакивать — им же будет хуже. В этом что-то есть, не правда ли? Может, успешным дядям в золотых часах действительно лучше не отвлекаться от своей изнурительной работы, не соблазняться таким модным и бессодержательным дауншифтингом? Оставьте его тем, кто ничего не теряет, потеряв очередную работу.