Классовая теория ограничивалась марксистскими констатациями относительно классового антагонизма, присущего в основном миру чистогана и ничем не ограниченной эксплуатации. Либо — в связи с нараставшим критическим отношением интеллигенции к марксизму — пыталась заимствовать модные социальные теории на Западе. Там же в противовес апокалипсическим картинам неизбежной пролетарской революции, которая явным образом задвигалась на неопределенный срок, изобрели концепцию постиндустриального общества, в котором как бы уничтожалась дихотомия пролетариата и буржуазии. А заодно ввели в обиход и очень хорошо описали так называемый массовый средний класс, чудесно сочетающий в себе некоторые качества класса-эксплуататора и некоторые качества эксплуатируемого класса.
Впрочем, все это было не ново еще в начале ХХ века. Работая над книгой «Россия во мгле», Герберт Уэллс как-то однажды резонно поинтересовался у русского продолжателя Маркса Владимира Ленина, к какому классу он отнесет высококвалифицированного бригадира рабочих, нанимающего строителей, чтобы те построили ему частный дом, если в одном случае он сам ведет себя как работник, а в другом как работодатель. Вместо ответа Ленин определил Уэллса в увлекающиеся буржуазные демагоги, не подозревая, что дискурс Уэллса надолго переживет советский социализм.
Тем не менее большинство определений среднего класса, спасающего от пролетарской революции западную цивилизацию, до сих пор не грешат чрезмерной научностью. В бесчисленных публикациях повторяется непреложная истина, что середина — это то, что посередине. То есть что средний класса (middle class) — это та часть общества, которая занимает по статусным позициям среднее положение между высшим и низшим классом.
Казалось бы, большую определенность вносили исследования, которые стратифицировали общество по доходам и по самоидентификации его представителей. Согласно «Society in Focus» (2005) Уильяма Томпсона и Джозефа Хики, в средний класс Америки входили обыватели с доходом от 30 тыс. долларов в год (низший средний класс) до 100 тысяч и чуть больше (высший средний класс). Его корпус составляли профессиональные работники («белые воротнички») с высшим образованием (advanced post-secondary education), такие как врачи, профессора, юристы, руководящий состав предприятий. При этом средний класс достигал 40% населения.
Возможно, в совокупности эта рассматриваемая социальная страта и не была классом согласно определению Маркса, но за годы и годы она приобрела устойчивые черты, научилась воспроизводить себя, почувствовала гордость существования, создала коллективные мифы. В общественном производстве она обеспечивала важную функцию социальной конкуренции, поскольку страх перед социальным падением заставлял ее представителей прикладывать невероятные трудовые усилия, соглашаться на ненормированный рабочий день. А надежды на периодически выпадающий приз — выигрыш в «казино капитализма», американский успех, прорыв на верхние этажи социальной лестницы — в целом обеспечивали со стороны этой группы лояльность политической системе. В конце концов, ведь и Элвис Пресли сначала был простым шофером, а кончил страдающим от ожирения нуворишем с золотым унитазом. Типична история про Золушку, которая была call-girl, а вышла замуж за руководителя финансовой корпорации.
Из всех искусств наиважнейшим является кино. А самый интересный аспект классового сознания — самоидентификация. Американский масскульт очень хорошо поработал с сущностной характеристикой среднего класса. В нем были созданы такие поджанры, как офисная драма — о жизни клерков внутри замкнутого пространства офиса. Сюжеты эти зачастую идеализировали эмоциональное богатство офисного мира, что неизменно подкупало массовые аудитории, проводили начальный ликбез по карьерному росту. Если же случались в них ирония, а иногда и гневное обличение в какой-то степени ущербной морали среднего класса, то и в этом случае, будучи экспортированными вовне американского общества, сюжеты эти заставляли признать социальный феномен среднего класса и в какой-то мере (если сами вы не живете в обществе потребления) позавидовать тупой социальной «гармонии».
На самом деле, презрев иронию и в свою очередь вступив на капиталистический путь развития, широкие общественные круги в России хотели точно такого же счастья — упиться эстетикой привозных газонов. Однако если вообще говорят о среднем классе в России уже более 20 лет, то только сегодня, особенно после выступления первого заместителя главы администрации президента Владислава Суркова, классовое строительство стало пониматься как полноценная социально-инженерная акция, направленная на то, чтобы снизить риски режима, с роковой повторяемостью сопровождающие любую русскую модернизацию.
Иными словами, кидая лозунг среднего класса, ни Сурков, ни лидеры правого крыла «Единой России» отнюдь не впадают в раж теоретизирования, а пытаются утилитарно очертить на российской почве социальный круг, которому достаточно комфортно жить в современных политико-экономических условиях, стараясь каким-то образом сохранить его популяцию, возможно даже средствами государства. При этом все прекрасно понимают, что реально опереться на «средних» пока не удастся. Нынешние «средние» в РФ — это совсем не то, чем были «средние», допустим, в ССССР. И совсем не то, что средний класс современного Запада. В лучшем случае слой, прослойка...
Пока в полной мере не удается запустить и механизм позитивной социальной конкуренции на основе современных российских «средних». Положим, вниз они упасть боятся ничуть не меньше своих западных коллег, но социальных лифтов, чтобы пробиться наверх, у них всё же меньше. А это лишает их всяческой инициативы. Не успев развиться, офисный космос в очередной раз схлопнулся. В остальной российской экономике практически традиционно отсутствует запрос на индивидуальное ноу-хау, что закрывает социальный рост, связанный с рационализацией. Высшее образование становится всё более элитарным, не давая талантливым одиночкам подниматься из низших слоев, добавляя «средним» свежей крови. В целом сформировавшемуся «середняку» не очень ясны стратегии и критерии успеха, поскольку большое богатство по-прежнему считается в России недостаточно легитимным и, следовательно, в социальной мифологии не рассматривается в качестве приза. Он удерживает позиции, следовательно, находится в обороне.
По сути, «средние» в России только ищут выражение своего классового лица, своих политических представителей, своих философов, своих живописцев. Возможно, однако, что пока этот поиск придется немного отложить.
