Фильм Андрея Либенсона «Тот, кто гасит свет», вышедший на экраны поздней осенью, при всех своих несомненных, но, скорее, умеренных достоинствах представляется знаковым. Это, по сути дела, первый русский нуар.

Меж тем именно нуару предстоит, на мой взгляд, стать на ближайшие годы если и не магистральным направлением развития отечественного кинематографа, то своеобразным зеркалом, глядя в которое будут сверять себя со временем едва ли не все остальные жанры.

Нуар, или «черный фильм», возникший в США и — отдельно — во Франции лет шестьдесят пять назад, оказался на пике популярности в середине прошлого века.

Правда, после этого он постепенно маргинализовался, но так и не сошел на нет до конца. Такие заметные ленты последних лет, как «Прошлым летом в Брюгге», «Кирпич», «Черная орхидея», сняты в жанре нуара.

Во многих других лентах — не столь заметных или, в иных случаях, не столь стилистически цельных — элементы нуара, пусть и не главенствуя, определяют, однако же, общую тональность киноповествования.

Здесь достаточно сослаться на такие популярные жанры, как черная комедия, полицейский детектив, и фильмы о проделках человеческого сознания («Помни» и пр.).

Принадлежность того или иного фильма к нуару определяется несколькими параметрами, включая даже экономические.

Нуар — малобюджетное кино со скромными натурными и павильонными съемками, успех которого зависит прежде всего от удачно воссозданной атмосферы зловещего. И лишь во вторую очередь — от занимательности и убедительности интриги.

И наконец, только в третью — от участия в фильме дорогостоящих звезд.

Малобюджетное — и многоцелевое. Подобно тому, как полотна сюрреалистов (и, может быть, только сюрреалистов) не слишком проигрывают от того, что ты любуешься ими в альбоме, а не в галерее, нуар одинаково хорош и в «маленькой киношке», и по «ящику», и — в наши дни — на DVD.

Никаких тебе батальных сцен, никаких землетрясений и наводнений, никаких трюков, никакого (в том смысле, что оно тут без надобности) Dolby. Глаза важнее лиц, лица — тел, тела — обстоятельств, в которые они попадают.

Нуар — жанр классический; и, как всегда, когда имеешь дело с классикой, речь в конечном счете идет о поединке Добра со Злом. Однако в нуаре обе эти нравственные категории трактуются весьма специфически.

Зло лишено красоты (ему порой присущей), но наделено нечеловеческой (как голос кричащей козы) притягательностью. Злу в нуаре невозможно противиться. Вроде бы невозможно. Потому что Добро все-таки противится ему — и иногда побеждает.

Побеждает, пуская в ход одно-единственное (и вроде бы не имманентное Добру) оружие — безграничный цинизм. Только вооруженный зеркалящим щитом цинизма Персей получает (и подчас реализует) шанс в поединке с горгоной Медузой.

В результате Зло в нуаре обаятельно (но оно Зло), Добро кривовато (но оно Добро), борьба идет всерьез и на равных.

Есть в нуаре и непременный третий полюс — жертва. Но она — за гранью добра и зла; она просто жертва. Или, вернее, здесь, как при обмене квартир, возможны варианты.

И наконец, сам по себе черный цвет — и как факт (в «Городе грехов»), и как обертон (в «Черной орхидее»), и как символ (темнокожие актеры в «Семи» или в «Доме на Турецкой улице»).

Черный цвет в том числе и как атавизм со времен черно-белого кино (и черно-белого телевидения).

Любопытен в этом контексте такой феномен, как беспримерный успех отечественного сериала с элементами классического нуара «Место встречи изменить нельзя».

Премьерный показ прошел в тот период, когда у большинства населения еще не было цветных телевизоров, и этот пожар способствовал много украшению говорухинского детища, потому что как раз цвет в «Месте встречи…» безбожно фальшивый.

Я постепенно подвожу вас к мысли о том, что нуар — кино кризисных времен. И кино для кризисных времен. Нуар — с одной стороны, и пустенькая комедия — с другой.

Но с пустенькими комедиями у нас по-прежнему ничего не получается (или получается нечто несусветное). А вот с нуаром — получается.

Уже получилось — у Либенсона.

И пожалуй, не только у Либенсона.

Элементы (только элементы!) нуара присутствуют в таких разножанровых лентах года, как «Новая Земля», «Открытое пространство», «Домовой», незаслуженно разруганная «Нирвана» и столь же незаслуженно расхваленный «Шультес»; естественно (причем на протяжении всей карьеры), у Балабанова.

Наконец (но не в последнюю очередь), в сериалах. Здесь особенно любопытен случай с «Часом Волкова», в котором на второй сезон заменили исполнителя заглавной роли (с Венгерова на Чиндяйкина) — и потеряли нуар!

Новый Волков (актер куда более известный и, в сущности, весьма недурной) привнес в образ эксцентрическую браваду и категорически разрушил в целом успешно воссозданную в сериале стилистику «черного фильма».

А вот старый Волков был хорош! Правда, в его случае дело обошлось без сыщицкого цинизма, однако Венгерову удалось сыграть нечто, для нуара столь же характерное: экзистенциальную неудачу героя в сочетании с профессиональным успехом. Уже не Персея, а этакого полу-Геракла, отрубающего гидре все новые и новые головы только затем, чтобы убедиться в том, что на их месте вырастают другие.

Хорош и Гуськов в роли сыщика в фильме «Тот, кто гасит свет»: он побеждает только потому, что знает заранее: его ситуационная победа над Злом ровным счетом ничего не изменит. Это и есть нуар в чистом виде.

Классический «черный фильм» возник на серьезной литературной основе. Строго говоря, нуар возник и утвердился как жанр сначала в романах Хэммета и Чандлера, а уж потом в кино. Да и неонуар вырос из литературы — прежде всего из романов Элроя.

Любопытно в этом плане, что в отечественной литературе ничего подобного в предкризисный год не происходило. Да и двумя-тремя годами ранее тоже. Антиутопия, фантастика, иронический детектив — этого добра пруд пруди, а вот «черного романа» нет и не предвидится.

Откуда же взяться у нас «черному фильму»?

Пока не знаю.

Но откуда-то он непременно возьмется.

Оглядитесь по сторонам.

Этот бренд буквально обречен стать трендом.