Когда о кризисе говорили меньше, чем теперь, публицисты, остро чувствующие тенденцию, высказали несколько мыслей. Я их процитирую, впрочем, без ссылок на авторов, ибо мысль, попавшая однажды в Сеть, чуть ли не моментально становится общим достоянием.
Так вот, одна такая мысль состояла в том, что это даже хорошо, что пока нам плохо. Слишком много стало людей, едва научившихся разбираться в офисных приложениях, но уже претендующих на совершенно несправедливые, очень большие зарплаты. И деньги эти, продолжал автор, приходилось платить за то, чтобы эти люди не снялись с мест и не уехали на Запад, где, как видно, образовалась кадровая брешь. А теперь можно будет усмирить их аппетиты. Как-то незаслуженно хорошо они живут. Любителям кофеен, не без некоторого злорадства заключал автор, придется хуже всего.
И словно бы в ответ раздавался иной голос, исполненный горечи. Власть, говорил голос, разумея под властью, как видно, партию и правительство, обманула средний класс. Люди только-только начали вести здоровый образ жизни, разбираться в сортах зеленого чая и сравнительных достоинствах Toyota Camry, а тут такой облом. А ведь обещали другую жизнь! Совсем другую, которая вот-вот закончится и кто знает, когда вернется. Так оно и катится с тех недавних пор, разве что злорадства стало меньше, а горечи больше.
Очевидно, что многим приходится несладко сейчас и тем более придется в будущем. Речь, как мы понимаем, не о том. Речь о переломе в образе жизни людей чаще всего молодых и, как принято было говорить, социально успешных.
Этот перелом, в сущности, еще не случился, но о нем не говорит только ленивый. И попытка взглянуть на него как на некое воздаяние неправедным от мировой справедливости — не последняя в своем роде — имеет под собой ничуть не больше оснований, чем попытка найти крайнего на верхушке вертикали. Однако же основания основаниями, а тенденции ясны. Очень хотелось бы знать, какой идеологический ответ будет изготовлен на эти инвективы и ламентации. При смене декораций мы обнаруживаем, что некоторое время сцена пуста, лишь откуда-то издалека доносятся звуки шарманки. Конечно, пусть всё будет хорошо, и нужно быть уже совсем без сердца, чтобы желать иного. Но странно всё-таки видеть, сколь скудны публичные ресурсы, используемые для осмысления того, что когда-то называлось трагедией рока. Когда мы слышим рассуждения о заслуженных или незаслуженных страданиях офисных работников цветущего детородного возраста, мы поневоле замечаем очень многое — больше, чем говорится прямо и только по делу.
Мы замечаем, например, как почти уже сдулся, схлопнулся разговор о среднем классе. Риторическая фигура, пустая и бессмысленная с самого начала, как только ее стали вводить у нас в оборот, мало-помалу становится просто непристойной. Может быть, это важно проговорить еще раз? Ни офисные работники, ни завсегдатаи клубов и кофеен, ни любители фитнеса и зеленого чая не образуют никакого класса. В отличие от ученых, использующих это понятие с большой осторожностью, бессовестные пропагандисты нового порядка уверяли, будто средний класс является его опорой, и при этом называли средним классом общность любителей потребления!
Вот чего никто не хотел замечать и вот что надо разъяснить на пальцах хотя бы тем, кто не успевал следить за рукой.
Если у вас есть желание найти сходство в образе жизни и поведении людей, вы его найдете. Например, это будут люди, еще не перешедшие к здоровому образу жизни. Они такие несознательные, что едят колбасу вместо зеленого чая. И если вы проведете среди них опрос и спросите, что считают они величайшим счастьем на земле, то кто-то из них честно скажет про колбасу сразу, а другие проговорятся под влиянием изощренных социологических методов. И отсюда вы сможете сделать совершенно правильный вывод: рано или поздно все эти люди пойдут покупать свою колбасу. — И потому образуют реальную общность? — Как бы не так! Представьте себе магазин, куда за колбасой пришли тысяча человек. А продукта дали только сто кусков. И?.. И поведение всей тысячи будет совершенно единообразным, только вот единства в этом единообразии не будет. А теперь заменим колбасу на чай, на фитнес-клубы, на «тойоты» и, главное, на те места, которые язык не повернется назвать рабочими и которые до сих пор были источниками поступления средств, на которые и покупались все эти блага. Так будет ли впредь единым этот средний класс? Или это будет единство в борьбе за доступные автокредиты? И новые насмешники не будут уже поминать многострадальную колбасу за 2.20, но сосредоточатся на турпоездках? Верните нам Египет за 300 баксов и всё включено? Требуем повышения цен на нефть? Выглядит несерьезно? А прежние рассуждения о среднем классе, вся эта идеология единства в потреблении — это могло быть всерьез?
Конечно, хотелось бы верить в то, что космос устроен не только по своим собственным законам, но и по законам справедливости. Однако ничто не свидетельствует в пользу посюстороннего торжества добродетели. Ничто не свидетельствует, будто добродетель — это чистый офис и здоровая, долгая комфортная жизнь. Но ничто не свидетельствует и против этого! Никаких однозначных свидетельств и доказательств нет. Это — самое важное. Независимо от того, накроется ли, что грозит накрыться, тем, чем обычно накрывается то, что грозит, или жареный петух чудом пролетит стороной, — всё равно. В этом переломе, который многим, возможно, предстоит пережить, есть, определенно, некий знак, а может быть, и не один. Я назвал бы их знаками свыше, если бы не боялся выйти за пределы своей компетентности. Что же за знаки нам возможно читать? Ну, например, можно было бы рассудить наконец снова и специально для себя, что наша способность познавать устройство мира людей очень мала. Не стоит строить претенциозные планы… впрочем, это предмет отдельного разговора. А вот еще важное: надо заново искать основания социальной солидарности.
Наша общность с другими людьми — сложная штука, только не надо верить тем, кто находит ее в общности потребления, в том числе культурного потребления. Эта общность, так могли бы мы продолжить, не то, что уж есть, и прочие идеологи, которых сейчас так много, идеологи религиозных, родовых или расовых единств ничуть не лучше идеологов потребления. Новая общность — это всё-таки общность действия, а не общность простой принадлежности к вычленяемой идеологами группе. А что за действие возможно у нас в стране? Вообще говоря, видов таких общностей могло бы быть очень много. Важно только, чтобы все они были обозримыми, локальными. Наши пространства, известное дело, слишком велики и безлюдны, наши большие города высосали и отравили жизнь вокруг себя на многие сотни километров. Где-то здесь, в промежутке между отчаянием недопотребившего менеджера и бесконечными ресурсами взыскующих новой колонизации пространств, кроются — кто знает! — возможности совсем иной жизни.
