За это время мы пережили много разных катаклизмов. Но за передрягами политической, экономической и социальной жизни нетрудно было упустить важное: то, что происходило с православием и, шире, с религией в целом, ломало все теоретические стереотипы и ожидания, связанные с процессами, происходящими в современном обществе. В том, что социализм может проиграть капитализму (или наоборот), ничего неожиданного не было. Но то, что произошло с православием, действительно нарушило прогнозы наиболее авторитетных теоретиков. Можно действительно сказать: произошло чудо. Чудо массовой десекуляризации.

Советское общество было единственным в своем роде экспериментом, где религия целенаправленно и радикально искоренялась. Неизвестно, как далеко зашел бы этот процесс, если бы не Вторая мировая война. Сталин немного осадил маховик борьбы с Церковью, когда оказалось, что немецкие войска входят в страну как нож в масло. Православию дали возможность продолжать существовать. Религиозная вера оставалась одной из немногих сил, способных хотя бы что-то противопоставить миру, ставшему ареной войны пропагандистских машин, легко перепрограммирующих любые «массы». Церковь сохранилась, но нельзя даже сказать, что вопрос веры был просто вытеснен в приватную жизнь. Ибо приватной жизни в СССР не было и верующий человек обрекал себя по меньшей мере на социальную маргинализацию. Это было единственное общество, где религиозный авторитет был фактически полностью подменен авторитетом светским — роль «чести и совести» официально играла партия, неофициально — светская интеллигенция. Этот советский интеллигент, не терпящий конкуренции с другими духовными авторитетами, до сих пор, кстати, сидит во многих наших теперь уже обществоведах и публицистах.

Казалось, то, что не сделала советская власть, должен был довершить капитализм, способный «расколдовать», как выражался Макс Вебер, любую часть нашей жизни. Однако этого не произошло. Церковь не просто освободилась от давления авторитарной и атеистической власти — она оказалась беспрецедентным образом востребованной. И обществом, и новой властью. Почему это произошло? Мы сказали, это трудно объяснить, исходя из перспективы современной социальной теории. Но всё же на некоторые причины указать можно. Конечно, это будут сугубо светские соображения, касающиеся социокультурной ситуации современности.

Мир, который был переработан сначала «научным» марксистско-ленинским мировоззрением, а потом, казалось бы, прозаической целерациональностью и прагматикой рынка, имеет свою изнанку — обратную иррациональную сторону. Это мир, в котором люди утрачивают всякие ориентиры, подавленные сложностью и скоростью изменений. Мы всё больше овладеваем миром, но сами становимся игрушкой всё более усложняющегося и становящегося непредсказуемым механизма этого овладения. Состояние неопределенности — неотъемлемая часть нашей жизни. Причем эта неопределенность — следствие рационализации жизни, а вовсе не ее иррационализма. Реагируя на это, человек начинает искать опору за пределами всякой рациональности — и находит ее в гороскопах, в астрологических прогнозах. Мы даже с мебелью в доме не способны справиться, не прибегая к искусству фэн-шуй. Но это, так сказать, экзистенциальный фастфуд.

Глубокой является только традиция. Человеческая жизнь, если разобраться, бедна событиями: между рождением и смертью может уместиться, пожалуй, только брак да появление детей. И эти немногочисленные вехи всегда фиксировались и будут фиксироваться ритуалом и символом. Но всякий ритуал, не освященный традицией, легковесен и пошл — как советские свадьбы и поминки. Люди ищут символическую опору в традиции — и находят ее в церкви.

Разумеется, такую опору искало в Русской православной церкви и государство. Отношения с государством — это, конечно, самая драматическая часть истории православия. И все же, мне кажется, в ключевых вопросах Русская православная церковь и, конечно, прежде всего ее глава смогли сохранить самое важное ее историческое завоевание — независимость от государства и авторитет самостоятельного суждения.

Массовое обращение в православие нередко вызывает иронию. Но неверно было бы считать, что это поверхностное явление: мол, неверующие они на самом деле, поскольку не придерживаются строго обрядов и в храмах бывают только по праздникам. Эти рассуждения требуют невозможного — чтобы современный человек вел себя так, как крестьянин позапрошлого века. Современная религиозная идентичность слаба и фрагментарна. На «рынке» религиозных и квазирелигиозных идентичностей нет недостатка в предложении — помимо традиционных религий и разного рода сект и направлений есть множество «учителей с Востока» и разнообразной эзотерической ахинеи.

Поэтому не было заранее предрешено, что именно Русская православная церковь станет для множества постсоветских людей опорой и способом справиться со сложностью и драматичностью современного мира. Но она таковой стала, и во многом благодаря мудрому и достойному поведению Алексия II, который, напомню, был единственной фигурой в российском обществе, к которому испытывало доверие подавляющее большинство наших сограждан.