Это было в 1976 или 1977 году. Мы уже практически жили в Израиле, но я все не решался иммигрировать. Меня тянуло в Англию, а моя израильская жена Рахель тянула меня в Израиль. Какое-то время мы жили между двумя стульями — шесть месяцев там и шесть тут. Я изо всех сил старался найти работу, которая позволила бы мне жить в таком неудобном режиме. Но когда появились дети, задача стала неразрешимой.

Мы мечтали учредить небольшое экологическое сообщество, члены которого связаны внутренней духовной работой. Для этого нам были нужны единомышленники и подходящее место.

И тут я узнал о маленьком поселке на севере по имени Клиль. Я туда съездил и испытал чувство глубокой тишины и покоя вдали от хаоса и бешеной интенсивности израильской жизни. Тогда в вади жило где-то пять семей, они выращивали собственные овощи и фрукты. У каждого был свой небольшой угол, где текло время, принадлежавшее только ему.

Мы решили бросить идею формирования собственной общины и просто присоединиться к Клилю. Мы купили землю и переехали. Мы понимали, что тут вряд ли будет такая общинная жизнь, которую мы представляли в мечтах, но нас привлекли тишина и экологическая ангажированность. Казалось, экология здесь была не только принципом, это был способ установления прямых и простых отношений с пищей, домом, водой, энергией и растениями. Когда ты находишься в постоянном контакте и работе со средой, все становится экологичным. Люди жили здесь автономно, то есть строили собственные дома и сами шили свою одежду, — вполне в духе Махатмы Ганди, моего тогдашнего героя.

Для нас все это было очень привлекательно — быть первопроходцем, но не членом коллектива, как в киббуце, а индивидуалистом. Киббуцы, к сожалению, застряли во времени и потеряли стимул развития. Здесь же было непрерывное продвижение вперед, преодоление, решение задач своими собственными руками. Мы сами строили свой дом, сами растили овощи, причем использовали альтернативную энергию, — всю эту деятельность мы развернули в 1981 году.

Вдохновителем Клиля был англичанин по имени Джон Вуд. Мне нравится называть его «духовным дедушкой Клиля». Он только что возвратился из Индии и «притормозился» в Иерусалиме. Он принес с собой идеи, близкие идеям Ганди. Здесь самым главным делом было само дело, практика, непосредственный контакт с жизненно важными вещами. Теории и разговоры уходили на второй план.

Говорят, все началось совершенно случайно: какой-то парень встретил в автобусе друза, который сказал: «У нас есть земля на продажу. Хочешь купить?» Парень пошел, посмотрел на землю и сказал: «Здорово. Я покупаю». Земля здесь была в открытой продаже, поэтому не было никакой проблемы докупить еще участков. Это был дикий скалистый и холмистый район, поросший колючим кустарником и не предназначенный для жилья. На некоторых участках выращивали маслины, но большая часть была непригодна даже для этого.

Поначалу мы пытались раскрутить различные сельхозпроекты. Один за другим они лопались, прежде всего потому, что мы производили только органические продукты. Экономика была против нас. У нас не было полей, по которым могли катиться мощные машины и собирать большой урожай. Мы были маленькими, трудолюбивыми, копошились на крошечных участках земли. Сперва мы выращивали лекарственные травы и маслины и даже делали вино, но никак не могли конкурировать с крупными производителями. В конце концов мы отказались от коммерческого сельского хозяйства, но зато каждый из нас имеет личное хозяйство для внутренних потребностей, и это прекрасная вещь. Когда финансовая сторона перестает играть роль, усиливается любовь к земле и связь с ней.

Местные палестинцы говорят: «У вас, евреев, нет связи с землей. Вы можете чувствовать, что это ваш дом, но вы не привязаны к земле». В этом есть большая доля правды для многих евреев, которые живут в этой стране. Я думаю, что требуется огромное время, чтобы действительно приблизиться к земле. Ведь близость к земле — это не концепт. Я не говорю: «Эта земля — историческая земля моего народа, и поэтому я здесь». Все это концептуально и не имеет никакого отношения к настоящей реальной земле, особенно к клильской, состоящей из камней и колючек.

Что же такое «быть близко к земле»? Это значит вставать утром и касаться каждого дерева. Говорить ему: «Привет, дерево, ну как ты сегодня?» Такие отношения могут быть только долговременными — вплоть до того, чтобы быть похороненным на этой земле, на которой ты проливал кровь и пот. О земле не надо рассуждать — ее надо любить такой, какая она есть: вот эта скала, вот как она смотрит, вот что чувствует. Только в поколениях такой связи с землей создается ощущение принадлежности, которое живет в подсознании. Так что начинаешь видеть во сне скалы и кустарники и думать о них как о живых существах. На практике это означает, что ты должен жить с природой наравне, а не просто брать у нее, что тебе надо, как господин берет у раба. Только так можно обогатить свою жизнь, сделать ее осмысленной.

Два года я провел, перетаскивая камни. Постепенно куда-то испарилось мое прошлое — двадцатилетнее образование, докторская степень по биохимии из Оксфорда, работа в престижной лаборатории. В течение этих двух лет я потерял себя — но так и должно было случиться. Это был процесс очищения от всех концептуальных отношений. Теперь, после двадцати с лишним лет, я только в начале процесса. Я думаю, что и все мы в Клиле чувствуем то же самое. Мы только начинаем ощущать себя частью земли после проживания с ней изрядного куска жизни — днем и ночью, на солнце и при луне, среди колючек и олив. Именно это и имели в виду арабы.

Первой реальной проблемой было место. У меня не было выбора — надо брать что есть. Кусок земли на вершине холма, одни шипы и скалы. Жутко уродливое место. И открытость всем ветрам! Самое ветреное место во всем Клиле. Особенно этот воющий восточный ветер. Никаких характерных ориентиров, почти никаких деревьев, только шипы, скалы и опущенная, экологически опустошенная почва. Разрушенная земля. Ничто. Это был конец света. Я бродил по этой пустоши, и колючки раздирали мои изнеженные интеллигентские ноги. Зачем мне все это надо? Что я здесь делаю? Я сидел на камне и плакал. Я был близок к безумию. Что я наделал? Изменить ничего уже нельзя — я уже принял на себя обязательства, у меня дети, о которых надо заботиться, и им нужен дом.

Где поставить дом? Я исходил эти 13 дунамов (1,3 га) вдоль и поперек — ни одно место не подходило. Потом я сделал так: садился в каждой мало-мальски подходящей точке на корточки и закрывал глаза. Подходит? Нет. Наконец в одном месте что-то стукнуло — здесь!

Потом случилась замечательная вещь. Как только я начал смотреть на эту землю вблизи, я постепенно потерял ощущение ее дикости. Она стала интересной! Шипы уже не были просто шипами, один отличался от другого. Каждая из скал имела свой характер или цвет или была частью определенной исторической линии, частью которой теперь стал я сам. В древние времена кто-то построил здесь сельскохозяйственную террасу, которая разрушилась, а я теперь ее восстанавливал, продолжая некую преемственность. Я как бы очутился в середине романного сюжета. Как когда входишь в библиотеку и сперва видишь только тысячи книг. И лишь потом открываешь внутреннюю прелесть каждой из них.

С тех пор я часто чувствовал ненависть и отчаяние, но никогда — равнодушие. Таща очередной камень, я вдруг спотыкался, пораженный: «Что я здесь делаю? Я мог бы нормально работать, получать хорошую зарплату, ездить на нормальной машине. А стал носильщиком камней!» Но были и дни огромного облегчения. Мне не надо сидеть в какой-то бетонной коробке, зарабатывать на «нормальную» жизнь, плодить бесконечные статьи…

Эти процессы открытия природы и себя в ней в конце концов привели меня к размышлениям о еврейской и буддистской духовности. Я вдруг почувствовал себя галилейским евреем 2000 лет назад. Я как бы перестал быть концептуальным галутным евреем и вернулся к основам. Мои отношения с местом и землей позволили мне почувствовать намного более древнюю форму иудаизма, чем тот, который преподают в иешивах. Концептуальная любовь к земле сменилась фактической любовью к камням, скалам и деревьям, той самой любовью, что существовала здесь 2000 лет назад. Библия теперь рассказывала мне не о том, что случилось в незапамятные времена, а о том, что случается со мной сегодня, когда я выхожу утром из дома.

Строительство тоже вначале ввергло меня в отчаяние. Благодаря своему буржуазному воспитанию я не знал, с какой стороны держать молоток. Попытка спланировать фундамент нашего первого дома — прямоугольник 3 на 10 метров — окончилась бессмысленной потерей целого дня и слезами к вечеру. Как только я выстраивал из досок один угол, остальные тут же кривились. На меня снова накатило безумие: «Какой же я идиот! Зачем я бросил прекрасную жизнь и приперся в эту дичь!»

Спасла женщина-архитектор, приехавшая в красной спортивной машине: «Вы когда-нибудь слышали о Пифагоре? Здесь все дело в диагоналях». Бог мой, конечно я изучал Пифагора, но он был полностью вытеснен биохимией! Я приободрился и начал изучать школьный учебник геометрии.

На фоне суеты и напряжений современной жизни пустынный Клиль выглядит оазисом в пустыне. Каковы бы ни были идеалы и взгляды местных поселенцев — уезжают очень немногие. У клильцев очень глубока любовь к месту. Фундаментальная вещь, в которой нуждается любое общество, — это уважение. Уважение к земле, друг к другу, к скалам, животным и деревьям. Когда у вас оно имеется, вы можете создавать другие вещи. Поскольку оно существует как реальность внутри Клиля, я полагаю, что у него хорошие перспективы. Очень жаль, что в Израиле нет земель, которые можно купить, поэтому опыт Клиля в этой стране вряд ли будет широко использован. Может быть, в других странах…