Уникальность ситуации состоит в том, что деньги в любом случае придется потратить. Но на что именно? Стратегия и тактика реагирования на кризис исходят из ожидаемого снижения платежеспособного спроса, сокращения персонала и объемов производства всех категорий товаров и услуг, кроме самых дешевых и массовых. Для борьбы с этим предпринимаемых мер по закачке денег в банковскую систему явно будет недостаточно.

Понадобятся дополнительные меры по стимулированию спроса, причем в первую очередь на товары отечественных производителей. Как это сделать, мы знаем на опыте. Последний раз это произошло случайно и стало неожиданным бонусом для власти и всех производственников в 1999—2001 годах. Если самый тяжелый год кризиса — 2009-й, то можно констатировать, что в 2010-м мы имеем все шансы получить эмпирическое подтверждение существования известных «циклов Кондратьева», полагавшего, что в цикле экономического развития 11 лет.

Дело тут не в том, что кризис как грипп, который проходит, лечи его или не лечи. Во-первых, даже если лечить медикаментозно, то не факт, что болезнь пройдет быстрее и без осложнений, — многое зависит не от лекарств, а от организма. Во-вторых, нельзя не заметить: проделана большая профилактическая работа до болезни, и, в общем, для большинства населения «грипп» следующего года выразится не иначе как в форме двухдневных соплей. Поэтому главный вопрос не в том, что будет во время «обострения», а что будет после. И какие пилюли надо принимать, чтобы выйти из болезненного состояния не ослабленными, а, скажем так, «очистившимися»?

1998 год мало похож на 2009-й, но и сейчас курс лечения явно будет включать девальвацию. Хотя уже очевидно, что самой по себе девальвации не хватит. Как неоднократно писал «Часкор», девальвация не страшна и может быть полезна. Однако, как полагают некоторые эксперты, девальвация опасна прежде всего тем, что в результате порождает избыточный спрос на валюту. (Не говоря уже о том, что она накладывает порой невыполнимые обязательства на всех тех, кто имел несчастье занять в валюте.)

Но помимо крупных госкомпаний и регионов России, которых всех спасут, остаются еще граждане России, выплачивающие ипотечные кредиты в долларах и иенах. Новость о том, что 11% заемщиков на рынке ипотечного кредитования прекратили выполнять свои обязательства, скорее всего, только начало: если банки и строительные компании начнут сбрасывать недвижимость на неликвидном рынке, цены упадут, а номинированные в валюте кредиты вырастут. По многим недавно заключенным займам стоимость залога станет безнадежно больше выплат, и люди начнут массово отказываться от залогов и прекращать выплаты, повышая одновременно давление на банковскую систему и на рынок недвижимости, который в любом случае не может не почувствовать на себе эффекты от сокращающегося спроса и выжидающих покупателей. А здесь ситуация может выйти уже на другую траекторию развития, включая спираль снижения цен на недвижимость на фоне панического падения спроса, как это сегодня происходит в Латвии. Именно опасениями такого развития событий было вызвано решение премьер-министра спасти заемщиков через АИЖК.

Вывод: снижение цен на перегретом жилищном и офисном рынке неизбежно и необходимо, но также важно избежать паники и стимулировать спрос на товары отечественных производителей, по возможности закладывая фундамент для будущего.

Здесь как раз самое интересное. Необходимо понять, что неоспоримый долгосрочный контроль над ситуацией делает власть действительно заинтересованной в том, чтобы закачиваемые средства тратились максимально эффективно, создавая платформу не только для качественных изменений и долгосрочного экономического роста, но и для создания «новой стабильности», иными словами, ситуации, при которой Россия не будет уязвима для внешних угроз, будет иметь положительное сальдо торгового и платежного баланса (причем не за счет сырьевых ресурсов), а также передовую науку, мощную инновационную и информационно-коммуникационную индустрию и инфраструктуру — всё то, без чего невозможно информационное общество, о чем еще 20 лет назад догадались финны.

Для этого не обойтись инвестициями в индустрию, нужна постоянная накачка спроса и радикальное изменение подхода к государственным вложениям. Они должны не просто закрывать дырки в бюджетах людей и компаний, не только платиться госслужащим, но и вкладываться в мелкий и средний бизнес на условиях ссуды, в виде грантов на научные исследования и технологические разработки для военных и индустрии. А там, где деньги идут в бизнес, они должны идти на особых условиях. Например, в США автопром получит поддержку — но только после того, как покажет план финансового оздоровления, включающий переход на выпуск машин, потребляющих меньше топлива. Кстати, обсуждаемый сейчас пакет помощи автопроизводителям в Северной Америке будет почти в два раза меньше, чем 25 млрд долларов, которые производители получат непосредственно для выхода на новый уровень в энергосбережении производимых ими автомобилей. Рынок не всегда может заставить производителей быстро действовать, даже если это отвечает интересам потребителей и долгосрочным интересам самой индустрии, а государство может, причем именно в тот момент, когда оно финансирует бизнес. Неслучайно в преддверии лоббистской кампании GM представил в Вашингтоне свою новую разработку «Шеви-Вольт» — гибрид с полностью электрическим приводом, в котором мотор служит только для подзарядки батарей.

Да, 2009 год будет самым тяжелым для всех. Он ото всех потребует изменить подходы и привычки. Как ни странно, он того же потребует и от государства, которому придется переквалифицироваться во всеобщего кормильца и принять на себя ответственность за экономический рост. А здесь уже кроется развилка, которую трудно посчитать, потому что предсказания — дело неблаговидное. Речь идет о выборе управленческих технологий, которые будут использоваться для реализации госпроектов, об эффективности прилагаемых усилий.

Если упростить до крайности, то есть две системы менеджмента: советская и западная. Первая, по сути, представляет собой модель ручного управления процессами. В этой ситуации государство как госсобственник, работающий в сформированной своими усилиями системе, не может доверить рынку ничего, и поэтому государственные менеджеры решают все вопросы сами. Здесь управляют не бюджетами, а сроками, к которым намечена сдача проекта, а отчитываются по результату (причем, кроме шуток, промежуточный результат — освоение бюджета).

Западная модель управления не предполагает наличия у государства избыточной собственности, а даже с теми экономическими агентами, которые находятся в государственной собственности, отношения поддерживаются на общих принципах, без ущемления независимых (восточная модель где-то посередине). Цели достигаются через реализацию открытых стратегий, в которых государство выступает с инициативами и предоставляет фонды, которые распределяются на условии реализации определенных целей, а экономические агенты соревнуются за право реализовать эти цели, причем побеждает тот, кто делает это дешевле на лучших условиях. В целом, конечно, выигрывают все, потому что на самом деле за государственный счет реализуются жизненно важные задачи, создается задел в развитии технологий. Причем эта модель может использоваться как для социальных проектов (например, жилья), так и для образовательных и научных (гранты выдаются фондами по специальным правилам в соответствии с приоритетными задачами).

В теории второй путь, близкий сердцу каждого либерала, исключает коррупцию и включает конкуренцию. Больше того, осознанное использование направляющей роли государства может быть колоссально полезным для всего человечества, даже когда оно является побочным эффектом от усилий, направленных на достижение иной цели, спровоцированной успехами условного противника или конкуренцией на международной арене (как наш запуск спутника привел к формированию DARPA, которое в результате сделало возможным изобретение и развитие сети Интернет).

Но парадоксальным образом этот путь не является ни самым удобным (хотя с виду и делать ничего не надо — только успевай согласовывать проекты и платить!), ни самым притягательным, потому что его реализация связана с преодолением множества трудностей и требует определенной гибкости в организационных стратегиях, непривычной для вертикально интегрированной системы управления.

По сути, вместо принятия решений в каждом случае, такой подход требует системы, создания институтов, причем не за счет «укрупнения», как в случае со злополучной реформой вузов, а через открытую постановку задач и бюджетов, постулирование приоритетов и жесткие условия. Это непросто, потому что нужно создавать новые программы и фонды, расставлять в ключевых местах авторитетных людей, не являющихся агентами чьих-то интересов, рассматривать сотни и тысячи проектов и инициатив. Зато в такой системе работы есть реальные бонусы в виде возможности, например, требовать от строителей, получающих господдержку, повышения энергоэффективности возводимого жилья, использования экологических материалов и т.п. От науки можно требовать, например, не только нанотехнологий (это частный случай), но и разработок в сфере альтернативной энергетики. Ведь если бы мы научились делать солнечные и ветряные батареи лучше и дешевле других и поставили их в Африке и Индии, то это обеспечило бы нам поступления на десятки, даже сотни лет вперед, вне зависимости от того, кончилась нефть или нет. И не так уж важно, кто их делает — Прохоров, Потанин, Мамут, Дерипаска или никому не известный инжинер, или научный работник. Главное в другом — раз уж государству так и так придется потратить деньги, лучше, чтобы они создавали задел на будущее, потому что в других государствах это именно так, а значит, действуя иначе, мы проигрываем в конкуренции и тратим усилия впустую. Как это было со злополучным «Москвичом», который москвичи делали по сути в складчину, — хотя нам всем было бы в 100 раз лучше, если бы на эти деньги НАМИ спроектировал электромобиль или гибрид.

По-настоящему модернизационный подход требует отказа от наглядных и эффективных разовых решений, за каждым из которых стоят сильнейшие лоббисты, будь то обедневшие до отчаяния миллиардеры без оборотных средств с просроченными займами либо губернаторы и члены правящей партии. Ведь коррупция — это не исключение, а правило, по которому сегодня в России работает государственно-частное партнерство и выстроена вся система отношений бизнеса с властью, сломать которую государство сможет только в том случае, если преодолеет сопротивление всех заинтересованных лиц. И не только введет новые способы контроля за расходованием средств (если решаются частные вопросы, это не поможет), но и сумеет изменить приоритеты в работе госслужащих, поставив всех перед простым фактом: с 1 января 2009 года толерантность к тем, кто ворует деньги, которые могли бы пойти на предотвращение нового голодомора, будет нулевой.

Поэтому хотелось бы верить, что внедрения советской системы управления и ужесточения контроля на самом деле не произойдет, потому что мы всегда заранее готовы к любому ужесточению контроля и заранее знаем, кому, куда и сколько нести денег. Мы слишком хорошо готовы к этому, и на нас это уже никогда не подействует. А значит, это неэффективная стратегия. Нас так не возьмешь и не заставишь работать, а ГУЛАГ ничего хорошего на экспорт не сделает. Нас можно только научить и заинтересовать, заставить конкурировать за право работать, прежде всего в собственных интересах, чтобы никто нас не кошмарил, не говорили, что думать, не мешали вкладывать в бизнес и не пытались забрать то, что есть, причем вне зависимости от того, сколько будет, чтобы был стимул расти.

Но всё дело в том, что успех в данном случае зависит не только и не столько от конкретных действий правительства, сколько от того, удастся ли мобилизовать общество. «Опора государства», средний класс, в России, как известно, только появляется. В этом смысле несовпадение впечатлений о том, как и зачем будет действовать власть, и негативных ожиданий с тем, как и зачем будет вынуждена действовать власть "на самом деле", является трагическим и не вполне заслуженным.

Впрочем, в Советском Союзе, как ни странно, средний класс был, и он возник именно в результате прямого воздействия государства, выражавшегося в бесплатности образования и здравоохранения (несмотря на и благодаря мелкой коррупции) и мощном финансировании науки, образования, спорта и медицины. Поэтому средний класс — дело наживное, особенно если поднять относительный уровень заработных плат учителей в школах и вузах, воспитателям в детских садах и врачам (военные и милиция и так свое получат, а машинисты в метро уже по 50 тысяч зарабатывают). Если добавить к этим вливаниям стимулирование в виде грантов для художников, ученых и учителей, «инфраструктурные» социальные программы, то мощный средний класс распухнет как на дрожжах и, конечно, станет ценным активом. Тем более что долгосрочное решение проблемы низких пенсий уже найдено в виде соинвестирования в накопительную часть и бюджет не тянет. А то, что интеллигенция не стремится к поддержке партии «Единая Россия», так вот тут как раз для этого «Правое дело» запасли. Для России после кризиса.

Да, еще нужны и реформа судебной системы, и отношение к факту нарушения прав личности, в том числе и государством, как к преступлению против общества, на полном серьезе. И многое другое. Но всё это вместе может дать нам фантастическую Россию после кризиса. Если получится. А вообще, хорошо хотя бы программу минимум выполнить - то, что по плечу сильной власти: приучить людей кидать мусор в урны и сортировать отходы, а энергетиков и химиков - их перерабатывать. И природу сохранить (здесь кризис тоже поможет - ведь не будь краха СССР, глобальное потепление пришло бы на 10 лет раньше). Тогда если бедность - то пусть это будет благородная, чистая бедность, а не прозябание на смердящей помойке. А если богатство - то не в стерильном химическом раю, где все болеют и задыхаются, то город-сад, который, правда, уже пытались построить, но в прошлый раз как раз остановились на этапе коллективизации с "укрупнением" и подъеме тяжелой промышленности.