Еще в советское время был разработан безотказный метод сочинения филологических штудий всевозможного ранга — от научных монографий и докторских диссертаций до студенческих курсовых и литературных рецензий в районных газетах включительно.

Суть метода проста: ты долго, подробно и тщательно пересказываешь чужой текст, не ссылаясь на него и, естественно, не называя фамилии пересказываемого автора.

Потом — как бы ни с того ни с сего — называешь эту фамилию. И приводишь цитату из своего, мягко говоря, предшественника.

Цитату вроде бы точную (это тогда неукоснительно проверялось), однако столь искусно вырванную из контекста, что смысл сказанного извращается буквально до противоположного.

Во всяком случае, к этому нужно стремиться.

С цитатой, смысл которой перевернут с ног на голову, ты, разумеется, не согласен. И с праведным негодованием разносишь ее (а заодно и автора, которого обкрадываешь) в пух и прах.

После чего продолжаешь пересказывать его текст как бы от своего имени.

А потом опять цитируешь.

И вновь разносишь…

В иных случаях подобная практика в некотором роде оправдывалась свирепой советской цензурой.

Так, допустим, пересказывали, перевирали, подвергали резкой критике и вновь пересказывали доморощенные западники запрещенные у нас труды и воззрения Хайдеггера, Ясперса, Элиота, Адорно…

Ну и до кучи Шестова с Бердяевым и примкнувшим к ним Розановым.

Любопытно, однако же, что означенный безотказный метод, пусть и лишившись идейного (и ситуационного) оправдания, благополучно дожил до наших дней.

Набрав особую — бисову — силу в литературной полемике.

Укради, переври и спорь!

Или просто переври и спорь!

Вот два свежих — буквально на днях — примера «в бытность мою объектом», перефразируя Кафку (а вообще-то счет ежегодно идет на десятки).

В 12-м номере «Нового мира» помещена статья глубокоуважаемой Аллы Латыниной об удостоенном главного приза «Большой книги» романе Владимира Маканина «Асан».

Статья в целом негативная, хотя и не без расшаркиванья перед маститым прозаиком.

Чувствуется, что конкретный фактологический анализ маканинских ошибок проделан не без участия специалистки по Кавказу, какою слывет — справедливо или нет — дочь Аллы Всеволодовны прозаик и публицист Юлия Латынина.

Рамочная же конструкция статьи отсылает к автору этих строк.

В начале Латынина поминает меня в нейтрально-пейоративном (на три четверти нейтральном, на четверть — пейоративном) контексте:

«И тут уж не избежать едкой статьи Виктора Топорова, обнажающего кухню самой закрытой премии и упрекающего Маканина в том, что он согласился возглавить прошлогоднее жюри под полученное обещание самому стать лауреатом следующего года. Для чего и сочинил второпях «чрезвычайно холодное, чрезвычайно, до мелочей, скалькулированное, чрезвычайно идеологически правильное (с оглядкой и на Кремль, и на либералов, и на переводы на западные языки) — и вместе с тем чрезвычайно поверхностное, чрезвычайно скучное и чрезвычайно дурным (несуществующим, иначе говоря, просто-напросто мертвым) языком написанное сочинение».

Поминает, чтобы пополемизировать с моей статьей «Асан хочет денег», на которую и ссылается:

«Не удостоившийся пристального критического анализа, роман оказался заранее осужденным».

Хотя чем мой критический анализ (хотя бы в процитированном отрывке, но и не только в нем) менее пристален, нежели латынинский, сказать не возьмусь.

Дело вкуса.

В конце статьи Латынина вновь поминает меня — и теперь полемизирует уже на все сто процентов:

«Виктор Топоров видит в этой смысловой рифме доказательство беспомощности автора: мол, одно ружье стреляет дважды. Мне же, напротив, кажется, что эта рифма и создает драматическое напряжение».

Получается, что я кругом неправ.

Может, оно так и есть.

Но разве Латынина позаимствовала из моей статьи только предмет для полемики?

«Притча в военном камуфляже» — так называется ее новомирская статья. Тема притчи проходит через всю статью лейтмотивом.

А завершается статья так:

«Притча о том, как добро оборачивается злом, о невольной и трагической неблагодарности, о том, как страшно связаны в этом мире деньги и кровь (коварное двурукое божество всегда жаждет крови, даже если от его имени кто-то требует денег), — вот зерно романа Маканина. А военные действия в Чечне — лишь декорация, антураж. Самый главный просчет автора, на мой взгляд, в том, что он одел притчу в поношенный армейский камуфляж, в бытовую оболочку романа о чеченской войне, про которую ему мало что известно. Если бы действие романа разворачивалось на абстрактном Кавказе, на неизвестной войне, в неозначенное время, в неназванной республике (как действие рассказа «Кавказский пленный»), то и значительная часть претензий к автору просто бы отпала».

Так что, это всё придумала сама Латынина?

Заглянем в мою июльскую статью, на которую она же сама и ссылается:

«Макс Фриш написал однажды пьесу о гонениях на евреев в некоем вымышленном крошечном государстве.

И назвал это государство Андоррой.

Владимир Маканин написал роман о всеобщем мародерстве в некоей вымышленной кавказской республике.

И назвал эту республику Чечней…

Вот тебе и вся тема государственного значения!

/…/

И наверняка грезился писателю «Асан» сумрачной экзистенциальной притчей».

Этого, однако же, Алла Латынина из меня не цитирует.

Комментарии, полагаю, излишни.

Кроме одного: безотказный метод безотказен и до сих пор.

А вот второй пример (на тему «Переври и спорь!»), прямо из «Частного корреспондента».

Поэт-переводчик Александр Давыдов полемизирует с двумя моими часкоровскими колонками о новом переводе Сэлинджера.

Полемизирует как-то странно: в основном предостерегает читателя против того, чтобы меня путали с моим покойным однофамильцем-академиком.

Хотя, на мой взгляд, подобных путаников давным-давно не осталось (а если и остались, то вряд ли у них есть право судить о работах В.Н. Топорова, да, кстати, и о работах В.Л. Топорова тоже).

Анекдотическую точку под этой путаницей подвели три года назад в газете «Время новостей» за 7.12.2005:

Поправка
«Во вчерашнем номере нашей газеты некролог академика Владимира Николаевича Топорова вышел с фотографией его однофамильца — критика и переводчика Виктора Леонидовича Топорова. Редакция приносит искренние извинения родным и близким В.Н. Топорова, В.Л. Топорову и всем читателям».

И когда сегодня заводят речь об однофамильцах Топоровых, то исключительно затем, чтобы меня задеть.

Хотя меня это, честно говоря, не задевает. У меня и генерал-полковник есть в однофамильцах. И знаменитый хоккеист. И покойный народный учитель. А с Роланом Топором мы вообще, наверное, дальние родственники.

Ну и что?

Но ведь переводчик должен быть прежде всего чрезвычайно внимательным читателем!

Как же не вычитал Давыдов из моих колонок (полемизируя с ними), что к его-то собственным опытам «от романтиков до постмодернистов» мои суждения о перепереводе отношения не имеют?

Или не русским языком у меня сказано:

«Применительно к поэзии всё новое и новое обращение к первоисточнику правомерно, даже если оно — а именно это сплошь и рядом имеет место фактически — приводит к творчески неудовлетворительным результатам»?

Отдельно, для самых умных, повторяю: в поэзии — правомерно!

Так с чем тут спорить?

Разве что с «творчески неудовлетворительными результатами», если они (справедливо) приняты господином Давыдовым в том числе и на собственный счет?

Но тогда прямо так и скажи!

Я назвал эту статью «Литературные поддавки», уступая гипотетическому массовому читателю.

Потому что правильней был бы «Кооперативный мат».

Так называются шахматные задачи, в которых и белые и черные — совместными усилиями! — ставят мат одному из королей в минимальное число ходов.

Но такие задачи решаются только по взаимному согласию матующих с матуемыми.

Тогда как в реальности тостующий пьет до дна.